Сурат «Бодхисаттва пятого класса»

Сурат

Бодхисаттва пятого класса

Яша Рубдесять пришел в себя только к пятому классу, поэтому внятно объяснить, когда и за что его наградили этим прозвищем, не мог даже он. Предание гласит, что до пятого класса Яша сидел на одних тройках, и вдруг случилось маленькое чудо. Дикая абракадабра, которой казался Яше английский язык, неожиданно обрела смысл; скучная геометрия оказалась хорошо замаскированным искусством перевода хаоса в космос; даже Пушкин из обезьяны с бакенбардами превратился в гениального поэта. Яша не мог поверить ни глазам, ни ушам, но другого выбора у него не было. Впрочем, больше всего его удивляло не это, а то обстоятельство, что никто из его одноклассников, добрую половину которых он считал своими друзьями, не заметил никакой перемены в окружающем мире. Пятый класс был для них не сияющей вселенной, а очередным этапом десятилетней школьной рутины, тогда как для Яши блеск этого мира затмил память о предыдущих четырех, где и в самом деле ничего интересного не происходило и вряд ли когда-нибудь уже произойдет.

Согласно преданию, Яша с головой погрузился в учебу, и даже дома обкладывался книгами, как боеприпасами. Уже тогда прочел он Шопенгауэра и написал свою первую статью для журнала «Фiлософська думка», которую, впрочем, не только не напечатали, но даже не потрудились вернуть. И все это время он молчал.

Необходимость заговорить возникла перед ним весной, в начале четвертой четверти, когда он, присматриваясь к своим одноклассникам, убедился, что они слепо и бездарно прозевали чудесный пятый класс, а теперь, не выходя из транса, собираются вступить в шестой. Предание гласит, что в этот момент Яша вынул из портфеля перочинный ножик и сделал на парте, за которой сидел, свою первую историческую зарубку: «Кто ничего не понял в пятом классе, вряд ли поймет и в шестом». Графологическая экспертиза показала, что надпись была сделана не Яшиной рукой, но, как бы то ни было, после этого полумифического события Яша обратился к соученикам с пламенной речью, призывая их одуматься, осмотреться вокруг и пересмотреть свое бессознательное решение покинуть это место. «Все вы — пятиклассники, — говорил он, — и пятый класс — это ваш класс. Вы не можете достоверно знать, что ожидает вас в шестом и ожидает ли вообще, но я знаю одно — пятикласснику там не место. Посмотрите вокруг. Вы не сделали ничего для пятого класса, ничего не приобрели и ничего не оставили, хотя пришли сюда именно за этим. Поэтому, не знаю, как вы, но лично я остаюсь здесь». Одноклассники мало что поняли из его слов и спросили только, как он собирается остаться на второй год, если учится на одни пятерки? «Получать двойки легко, — ответил им Яша, — и экзамены завалить не трудно».

Так Яша остался в пятом классе. С ним осталось и несколько последователей, как называет их предание, но более вероятной представляется современная версия, согласно которой они остались по другим, не зависящим от их убеждений, причинам. Своих истинных последователей Яша обрел в лице новых одноклассников, которые имели свежие мозги и девственно чистую картину мира. На яшин вопрос, что было в четвертом классе, они просто отвечали: «То же самое, что и в третьем», и Яша окончательно утвердился в мысли, что осязаемой реальностью обладает лишь пятый класс, и все, что было до этого, провозгласил призрачным и эфемерным. В реальности шестого и последующих классов Яша сомневаться не мог, потому что, видя его живую жажду к знаниям, учителя пускали его на свои уроки независимо от того, в каком классе они проводились. Это обстоятельство внушало яшиным одноклассникам почти суеверный ужас, так как попытки самых дерзких из них попасть на урок для шестого класса закончились печально. Яша с любопытством осматривал их пылающие уши и объяснял, что для подобных путешествий все-таки необходима определенная зрелость сознания, без которой столкновение с другим классом может пройти болезненно. Подготовкой своих воинов Яша занимался после уроков — сидя под старой шелковицей на школьном стадионе, они обсуждали диалоги Платона и значение пьес Шекспира, а яшина лекция о квантовой механике дошла и до нас, так как была записана на магнитофон.

Когда наступила весна, пришло время великого выбора для тех, кто любил Яшу и в то же время боялся противостоять системе, швыряющей учащихся из класса в класс, не спрашивая их о том, хотят ли они этого. «Если кому-то хочется уйти, — говорил Яша, — нет проблем, я уважаю ваш выбор. Но что касается меня, то я не люблю традиционные пути. Рано или поздно все попадают в шестой класс и начисто забывают о пятом, будто ничего и не было. Я не хочу называть это предательством, но тогда зачем вам было приходить в пятый класс, если вы все равно уйдете в шестой?». Конечно, мы не можем с уверенностью сказать, что он говорил именно это, но на яшиной парте есть зарубка, сделанная его рукой, которая гласит: «Если ты идешь в шестой, зачем пришел в пятый?» — стилистически она выдержана вполне в яшином духе и более или менее полно отражает его мировоззрение того времени. От себя заметим, что Яше была чужда всякая метафизика и любые виды эскапизма — его интересовал тот мир, в котором он жил, и именно этот мир он хотел улучшить как его хозяин, а не уходить в качестве гостя туда, где уже все улучшено без него. «Если я не подыму пятый класс до уровня шестого, — утверждал Яша, — то, перейдя в шестой, я останусь пятиклассником. Но если в моих силах превратить пятый класс не только в шестой, но и в двадцать шестой, зачем я буду куда-то уходить?»

В результате яшиной деятельности половина его одноклассников завалила экзамены и осталась с ним в пятом классе еще на год. И тогда Яшу вызвали к директору. Он вернулся бледный, но не сломленный, после чего Яшу стали побаиваться даже учителя. «Вы наделяете директора чертами, которые совершенно ему не присущи, — добродушно сообщал им он, — а это всего лишь безличная сила, контролирующая всю систему в целом. Вы, конечно, можете думать, что его зовут Николай Федорович и что он преподает биологию в старших классах, это ваше право, но лично я не увидел в нем никакого Николая Федоровича. Я столкнулся с системой, которая не заинтересована в том, чтобы уровень ее организации менялся, пускай и в лучшую сторону. Инертность и косность — вот все, что я увидел, а вы говорите — всемогущий Николай Федорович, пресмыкаетесь перед ним и лижете ему зад в надежде на скромное повышение в зарплате или статусе…»

Видя, как свободно Яша обращается с учителями, одноклассники наделили его запредельным авторитетом, но он только посмеивался в пробивающиеся усики. «Школа — невероятно сложный организм со своей иерархией миров, — говорил он. — Многие серьезные ученики, в конце концов, становятся учителями или завучами, а то и директорами, но они не более чем марионетки системы, они ничего не меняют в ней, хотя изначально могут тешить себя иллюзиями. Ученик думает, что он изменит в школе, когда станет учителем. Став им, он понимает, что против системы не особо-то и попрешь, но, конечно, можно все изменить, будучи директором. И лучше ему директором не становиться, потому что иллюзий не останется вообще, а пахать на систему придется изо всех сил. Наш путь иной — если мы хотим изменить школу, мы начнем с места, на котором сидим!». Предание гласит, что сразу же после этих слов Яша Рубдесять достал нож и вырезал на своей парте надпись: «Не откладывай на шестой класс то, что можно сделать в пятом», однако либо надпись эта не сохранилась, либо это еще один апокриф из числа тех, которыми так богат современный школьный фольклор.

И теперь мы переходим к самой печальной части нашей истории, потому что при всей своей неординарности Яша явно недооценил мощь системы. Впрочем, он мог и предвидеть последствия, но не увидеть другого выбора для себя. Современные комментаторы склоняются к тому, что Яша пошел на сознательное самопожертвование, чтобы вызвать резонанс в школьной среде и донести свое послание до самого первого класса (есть легенда, что время от времени вокруг Яши собирались первоклашки и он им проповедовал как пятиклассникам). Как бы то ни было, но снова пришла весна, и теперь весь яшин класс готовился к тому, чтобы остаться в пятом классе еще на год.

И тогда Яшу исключили из школы.

В последний раз, говорит предание, пришел Рубдесять на школьный стадион и сел с учениками под сень старой шелковицы. В последний раз говорил он с ними. Ученики со слезами на глазах просили его остаться. «Разве я ухожу? — вразумлял он их. — Люди ведь живут в своих делах, а не телах. Если я ничего не сделал, значит, меня не было вовсе. Взгляните на наш класс. Это совсем не то место, в которое я когда-то пришел, и даже не то, в которое в свое время пришли вы. Нам многое удалось здесь изменить, и это, я уверен, даром не пропадет. И пока будет жив наш класс, наш пятый класс, я буду незримо присутствовать среди вас…»

И действительно, когда входишь сюда даже посреди урока и видишь яшину парту, которую никто не занимает в память о нем, и надпись на ней, которую наверняка вырезал не он, хотя он вполне мог так сказать: «Истинный ученик — это всегда пустая парта», то отчетливо чувствуешь, что он все еще здесь, среди нас, и будет здесь всегда, пока мы остаемся пятиклассниками.