А. С. КОНЧЕЕВ
ПРИТЧА О ВЕРЕ
Жил умный человек — писатель, ни во что не верил. С детства-то его пытались привлечь к вере какие-то верующие, но он не поверил, а решил, что это все чепуха для дурачков. И вот, когда стал писатель известным и не бедным, стал он задумываться о том, что такое жизнь, для чего она, и есть ли смысл в ней что-нибудь делать, кроме приятного времяпрепровождения. Думал-думал и понял (умен ведь был не на шутку), что никакого смысла нет и жить незачем. И так его это почему-то огорчило, что стала ему жизнь не в радость. Читал он книги, друзей умных спрашивал и убедился, что все думают точно так, как и он. Только большинство никакого значения этому не придают, ну, может, огорчаются иногда слегка, что когда-то умереть навсегда придется, но быстро утешаются. Люди-то умные, понимают, что против лома нет приема, так что и нечего горевать попусту. Писатель же так не мог. Ни жена, молодая, красивая, ни дети отличники, ни дача шикарная ничто его ни радовало. Хотел он даже застрелиться или повеситься, но все тянул, страшно было. Читал он и религиозные книжки, но в них такая дурь была понаписана, что жить ему еще меньше хотелось. В общем, с внешней стороны классическая шизофрения. Зациклился писатель. Все живут без смысла и ничего, а ему смысл подавай. Он и сам уже про себя так или почти так стал думать, но увидел, что все-таки не один он такой. Более того, очень умные и выдающиеся люди бывало даже и действительно решались на самоубийство из-за бессмысленности и обреченности жизни. И было еще много философов и религиозных мыслителей (совсем неглупых людей), которые прямо говорили, что вся вера в бога, все религии потому только и существуют, что людям никак невозможно жить, не веря в то, что в жизни есть смысл, в то, что душа не умирает, а получает награду или порицание от бога, а потом и снова где-нибудь живет — на земле или в раю.
Писатель в это никак не мог поверить. Во-первых, доказательств никаких не было, во-вторых, очевидно было, что верующие веруют только потому, что им было бы очень выгодно, если бы взаправду было то, во что они верят, потому что очень они боятся смерти и жутко им даже представить, что все несчастья, горести и несправедливости их жизни и жизней других людей так и останутся ничем не искупленными и никем не отмщенными. Завидовал писатель верующим, завидовал их неразвитости, темноте, некритичности и знал, что это не про него. Он себя обманывать не мог.
Болезнь прогрессировала, писатель очень страдал и все больше склонялся к тому, что тянуть нечего, надо умирать. И тут в болезни произошел перелом.
Писатель все думал о тех миллиардах людей, которые веруют себе, не мудрствуя лукаво, ходят себе в церковь или дома молятся, воображают себе, что бог с ними разговаривает, общается, помогает, обнадеживает. И вдруг он «понял», что это и есть бог. Бог это то, понял он, что дает возможность жить со спокойной душой, не мучаясь и не страдая. Ведь то, что бога нет, тоже ведь никто не доказал, так что здесь можно просто выбирать или то, или это, или вообще отказаться от выбора, все это как бы одинаково. Ан, не одинаково! В первом случае будешь себе жить спокойно и радостно (так это представлялось измученной душе писателя), а в других двух будешь мучаться и страдать. Вот оно искомое доказательство! Веришь в бога — хорошо и спокойно, не веришь то, если не дурак (а писатель считал, что все те, кто спокойно живет без всякой веры, просто тупицы), будешь мучаться и страдать. И вот тут-то он и уверовал. А когда уверовал, то стало ему даже странно, а чего он и сомневался. Ясно ведь, что мир откуда-то взялся и почему-то продолжается. Бог, значит, создал. Ясно ведь, что душа важнее тела, как тело одежды. Ну, и так далее. Все это делает бог — создает и души и тела.
Короче, понял писатель, что может и весь мир, и все люди, и он сам себе только кажутся, а вот бог, тот точно есть. Собственно, воистину, как писали разные мудрецы, он только и есть. (Особенно ему понравилось, как Исаия эту мысль выразил, да еще и сказал, что и небо, и земля прейдут, а слово его пребудет вовек. Понятно, что не Исаии слово пребудет, а сам бог.)
Стал писатель в церковь ходить, молиться, все обряды соблюдать. Долго ходил, с год, наверное, но бросил. Книжки религиозные да священники его отвадили. Как послушал он их, так и взяла его тоска, такое несут, что сразу видно, что ничего они не понимают, ну, почти ничего, а многие из них, видно и вовсе не понимают, что такое вера и зачем она нужна. Могли бы и без веры отлично прожить. Сел тогда писатель за стол и кредо свое изложил, а глупости, которые он, по его мнению, у церковников, других писателей и философов обнаружил, обличил. Те тоже в долгу не остались, так его обличили, что только перья полетели. Церковь его вообще прокляла. Писатель, конечно, снова писал, объяснял, проповедовал, но, в конце концов, ему это надоело. Я-то верю для себя, чтобы не мучаться и с собой не покончить, так чего мне спорить? Их устраивает верить так, как они верят, так пусть и верят, как хотят. Извинился тогда писатель перед теми, кого ненароком, а то и специально обидел, и объявил, что каждый пусть верит так, как хочет, а он будет верить так, как в книжках уже объяснил.
Появилось у писателя много последователей. Целая религия образовалась. Стали ему вопросы задавать, как то, как это. Писатель отвечал и под все подводил теоретическую базу. То, что казалось ему правильным, нравилось, то и получалось, что сам бог одобрял. Надо сказать, что писатель сам был человек порядочный и добрый, так, что и бог у него выходил добрым. Он даже иногда так и писал, что в других верах бог злой, а у него добрый, так и надо верить так, как он верит. Совсем забыл он те времена, когда он ни во что не верил и мучался мыслями о том, что хочется ему, чтобы кругом были одно добро и справедливость, а кругом только зло и смерть и смысла в этом никакого нет.
Долгую жизнь прожил писатель, много добрых книг написал. И главная мысль всех его книг была та, что надо в бога верить, иначе тяжко на душе будет и вообще жизнь будет плохая, и еще то, что надо быть добрым, всех любить, никому не делать зла и ждать смерть с радостью, потому что она — встреча с богом.
До глубокой старости и физически, и психически писатель больше уже не болел. Так что свое состояние до уверования он совсем и не считал болезнью, а считал «поисками бога». Еще он думал и всегда всем говорил, что и любой человек не может жить без веры, если только он не совсем животное. Ему, конечно, возражали, что полным-полно совсем не животного облика людей, ни в какой вере не нуждающихся, но он или не верил или говорил, что их еще жареный петух в одно место не клюнул, а как клюнет, сразу уверуют. На том спор и кончался, проверить-то нельзя кого клюнуло, а кого нет — это дело интимное. Правда, надо сказать, что единомышленников у писателя было не очень много, а несогласных и критиков сколько угодно. А когда до дела дошло, то и единомышленники между собой переругались, решая как надо понимать те или иные поучения. Писатель огорчался, конечно, но потом решил, что главное самому верить, а весь мир хоть пусть и вовсе неверующим будет.
Люди злоязычные и ехидные спрашивали, бывало, писателя, как же бог дает покой душе, смысл жизни, а жизнь устроил такую глупую и злую. Писатель ответа не имел, но говорил, что если бы все любили друг друга духовной любовью, то зла бы не было. Софизм, конечно. Как же ты их полюбишь? Да и без злодеев на земле достаточно несчастий. «А если б крылья выросли, то и по земле не надо было б ходить?» — говорили насмешники. Писатель сердился и писал труд страниц на 300, где доказывал, что изначально человек хорош, и мир хорош, но люди злые и своекорыстные (И откуда только такие берутся?) развращают хороших и потому пока все плохо. К тому же жизнь долго не продлится, а после смерти всем будет хорошо, потому что бог милосерден и простит даже и злодеев, которые вовсе и не злодеи, а просто заблуждаются пока, не видят, а потому и не верят, что бог есть любовь. В общем, такое нес, что людям умным и объективным тошно становилось, но и возражать как-то неловко было, получалось, что если возражаешь, то значит ты и против бога, и против добра. Так что никто особо не возражал, тем более очевидно было, что это у писателя так проявляется его психическое заболевание, которое он купировал таким образом своими религиозными идеями.
Хоть писатель и считал, что достаточно верить только самому, а там хоть трава не расти, но все-таки очень он хотел, чтобы и другие поверили так же, как он. Он думал о том, как людям плохо без веры, ему-то самому очень было в свое время плохо, а потому, считал он, надо им все хорошенько объяснить, они уверуют и им станет хорошо. Я уже говорил, что он добрый был человек. И для того, чтобы люди уверовали, писатель написал много разъясняющих книг. Он прочел книги всех религий, всех мудрецов, философов (специально все языки повыучивал), выбрал из них те, что ему нравились и поразили своими доводами и ловкостью рассуждений, и он их или издавал, или пересказывал в своих книгах. Многим эти книги очень понравились. Действительно, мысли и идеи, в них изложенные, трогали за душу, вызывали сложные переживания, бывало, что и переворачивали все представления в умах у людей, заставляя их пускаться в сложные метафизические спекуляции, а иной раз и кардинально менять свою жизнь.
Одной из задушевных идей писателя была та, что весь мир поделен на высшее и низшее. Духовное и материальное. Божественное и небожественное. И по этой его идее высшее, то есть духовное, должно было бороться с низшим (материальным) и побеждать. Так де бог хочет. Вот и выходило, что надо все материальное в себе угнетать. Есть надо мало и не досыта, рыбу и мясо не есть (бог есть любовь, а убийство рыб и животных нарушает любовь к ним), сексом надо стараться не заниматься даже с женой (пусть кролики им занимаются), жить надо без украшений и нарядов, чтобы бога не забывать, и обязательно следует заниматься физическим трудом, если, конечно, здоровье позволяет. Поскольку все достижения цивилизации, в общем-то, направлены на ублажение тела в самых разнообразных его потребностях, следует их всех по возможности избегать, а сама цивилизация — зло, т. к. во имя ублажения тел людей, преданных материальным (а значит низменным) пристрастиям, заставляет трудиться весь мир в нездоровых условиях заводов и фабрик, да еще и губит при этом природу.
Добрая душа писателя видела, что такая жизнь, какую, по его мнению, бог должен был бы приветствовать, может быть только очень несладкой, и потому он смягчал свои суровые требования той оговоркой, что бог ни от кого ничего категорически не требует, и потому, что хочешь, исполняй, а что не хочешь, не исполняй. Наказаний же никаких не будет, потому что бог добрый. Да, путаница получалась изрядная.
Писатель, конечно, не сам это все выдумал. Многое он взял из Евангелия, неедение мяса и рыбы от индусов (Джайны не обрабатывают землю, потому что боятся убить червяка, а он, вполне возможно, был в прошлой жизни твоей матерью. Плоды же обработки земли они, кажется, едят, то есть соглашаются, чтобы их мать убил кто-нибудь другой.). Вообще-то это старая-престарая идея, что весь человек грех, и потому чем более он умерщвляет плоть и мучается, тем больше угождает богу. Плоть от дьявола, а дух от бога. «Душа изначально христианка». «Дух живит, плоть же не пользует нимало». И тому подобное.
Сам писатель искренне старался всему этому следовать, а когда не получалось жестоко себя порицал и выдумывал о себе даже и всякие небылицы, которые его недруги с удовольствием и повторяли. Иногда бывали и забавные случаи. Однажды писатель машинально убил комара на лысине одного из наиболее ортодоксальных своих учеников. Тот воззрился на него в ужасе и прошептал: «Что вы наделали? Вы убили живое существо!» Всем было ужасно неловко в особенности не очень ортодоксальным ученикам.
Положительным во всех этих событиях было то, что все-таки определенные люди, как и сам писатель, все больше осознавали устройство себя и мира. Писатель не стоял на месте, он сильно изменился, усовершенствовался. Он не боялся смерти, хотя и благоговел перед ней (он даже плакал, если слышал, что где-то кто-то кого-то убил). Он мог подолгу не есть, не пить, переносить страдания, хоть и с трудом и не всегда, но воздерживался от секса. Он подолгу медитировал, и в этих медитациях ему открывались великие истины; бывало, что и в медитациях и без, его посещали поразительные озарения.
Когда приблизилась смерть, писатель тешил себя мыслью, что мир, благодаря нему, хоть чуть-чуть стал лучше и добрее, чуть-чуть стал ближе к богу. Ничего такого, конечно, не произошло, мир остался таким, как и был, пожалуй, на время даже ухудшился, чтобы этим компенсировать то добро, которое писатель все-таки сумел сделать некоторым отдельным людям.
И вот душа писателя вышла из тела и стала искать бога, с которым собиралась встретиться. И, почему нет? Встретилась. Вполне может сбыться то, чего сильно и искренне хочешь. Слилась душа с богом и забыла все, что пришлось ей пережить на земле. Лежал бывший писатель в боге, как ребенок в люльке, только ему было еще лучше, ведь это была не просто люлька, а сам бог. Долго он в нем лежал, очень долго. Так долго, что стали опять появляться у него мысли и воспоминания. Другими глазами теперь увидел писатель всю свою прошедшую земную жизнь. Увидел все мгновения прошедшей жизни как одно целое, и, вопреки утверждениям мудрецов, ни о чем не пожалел и ничего не устыдился, хотя глупости и зло и ему доводилось совершать, все было так, как и должно было быть. Увидел он даже и зарубцевавшуюся опухоль в своем мозгу, которая вызвала такие мучения и «поиски бога», и зарубцевание которой привело к обретению им веры. И понял он, почему она возникла и зачем была нужна. Увидел он и истину и заблуждения в их невообразимой спутанности, неисчезнувших почему-то и теперь, здесь, в лоне бога. И оглянулся обезплотившийся писательский дух и понял, что хотя ничего не закончилось (это-то ничего, он и никогда не верил, что все закончится), но ничего и не изменилось. Ничего.
И обратился он к богу, из своей сияющей колыбели, к этому солнцу, к этому свету, к этому началу начал, и вопросил его о смысле и сути бытия. И светился бог, и молчал.
И вспомнил тут мудрец, что не первый раз он вопрошает бога и не в первый раз не получает ответа. Да, что ж это такое и кто? — спросила душа уже самое себя. И вот — ответа нет.
И еще вспомнил он старинную восточную легенду, которую он очень любил, будучи писателем, на земле. Легенду о том, что надо слиться с богом, раствориться в нем, стать им и тогда все поймешь, а все зло, весь мир, все исчезнет, растает, растворится как сон, как иллюзия. Бог же потому ничего не может ответить и никогда не отвечает, говорилось в легенде, что он неизмеримо выше и вопросов и ответов. Обрадовался писатель, кинулся к богу и растворился в нем.
А на земле родился новый писатель.
|