КОНЧЕЕВ А. С.
СОЛИПСИЗМ 2
КОЕ-ЧТО ОБ ОНТОЛОГИИ ПЕРЦЕПТИВНОГО ОБРАЗА
Мысли, навеянные статьей А. С.
Шлёнского
«Онтология перцептивного образа: неразрешимые проблемы»
К. Э. Циолковский в своих книгах
предрекал «лучистое» бытие человечества и то время, когда
люди превратятся в единое энергетическое мыслящее существо и покинут
пределы Земли.
М. Л. Перепилицин, «Философский камень»
Я рекомендую перед прочтением эссе прочесть вышеуказанную статью Шлёнского.
«Термин «имманентная темпоральность» и прочие штудии, введенные в психологическую науку гештальт-психологами, указывают на целостность и субъективную неразделимость перцептивного образа мира, а главное, на его симультанное существование в субъективном настоящем индивида. Смысловые элементы восприятия существуют не как мысль, не как символ, а как целостные перцептивные образы, и каждый такой образ существует здесь, и сейчас, и весь сразу, а не частями и не порциями. Простейший пример: человек узнаёт фетровую шляпу мгновенно. Он смотрит на предмет и сразу видит, что это фетровая шляпа. Ему не надо смотреть сперва на тулью, потом на поля, потом ещё на что-то. Раз глянул — и дело в шляпе!
В то же время субъективно ощущаемая симультанность смысловых перцептивных образов вступает в противоречие с данными о перцепторных органах, которые явно указывают на физически дискретный характер их работы». А. С. Шлёнский, «Онтология перцептивного образа: неразрешимые проблемы».
Гештальт-образ есть то, с чем мы все, т. е. каждый наблюдатель, имеем дело постоянно, когда не спим без сновидений. Он или они сопровождают нас всю жизнь. Существуют ли они после смерти я сейчас рассматривать не буду, отмечу только, что категорически отвергать такую возможность в сфере обычного опыта нет никаких оснований, как, впрочем, и предполагать.
Одним из гештальт-образов, главным и первоначальным, является образ большого и прочного мира находящегося вне наблюдателя и с очевидностью на наблюдателя воздействующего. На глаза падает свет, и мы его видим, звуки действуют на ухо, вибрации почвы на тело, гравитация тянет тело к земле. Все это составляющие гештальт-образа. Ясно как день, что гештальт-образы совсем не являются тем, что они изображают, потому что находятся не во вне, а внутри головы. И вот, изучая гештальт-образы различных объектов, мы приходим к выводу, что можно получить те или иные желательные следствия из этого изучения, в настоящий момент отсутствующие, пока не наступившие, но которые, видимо, возможны, поскольку на это указывает нам наше размышление. Мы начинаем действовать (а что такое действие как не сознательная смена одних гештальт-образов другими и в требуемом направлении). Таким образом, мы получаем тот гештальт-образ, который предполагали и желали. (То есть первоначальный гештальт-образ велюра и специального станка превращается в велюровую шляпу. Или гештальт-образ магазина сменяется гештальт-образом продавца и гештальт-образом велюровой шляпы, лежащей на прилавке. И тому подобное.) Причем, если бы не был применен прием редукции, то изучение, а, значит, и действие не удались бы. Гештальт-образ, зачастую, слишком сложен, чтобы его мыслить, чтобы понять, что в нем надо изменить и как, чтобы получить нужный результат. Редукция отбрасывает из образа несущественное и создает понятие, понятию присваивается имя, и манипуляция понятиями при помощи имен по правилам и законам логики показывает гипотетическую возможность получения того или иного необходимого гештальт-образа. Причем последний появится только в конце цепочки, а до этого он существует в других, более удобных для оперирования ими гештальт-образах (формулах, чертежах, мыслях, описаниях и т. п.), на искомый гештальт-образ ничуть непохожих, но его предполагающих. Если же в цепочке будет допущена какая-либо ошибка, то искомый результат получен не будет, а будет получен произвольный, неискомый.
(«Итак, человек мыслит символически, потому что он воспринимает мир символически. Перцептивные механизмы отражают бесконечно сложный мир, отбрасывая часть информации, которая несущественна для выживания субъекта восприятия и кодирует оставшуюся информацию посредством её символизации. «Перцептивный символ», то есть, «образ» отличается от мыслимого символа тем, что он связывается с воздействием внешних объектов на органы чувств и отождествляется с ними. «Перцептивные символы» стоят ближе всех к внешнему миру, что, однако, не делает их менее символичными, чем все остальные символы, вторично порождённые механизмами мышления на их основе. Все остальные инструменты мышления используют образы как исходный материал для анализа. Именно образы связываются между собой по времени, смежности, сходству или контрасту, абстрагируются, обозначаются абстрактными символами и так далее. Уникальность образа как субъективного явления заключается в специфичности представления и в образовании ассоциаций между ними. Вторичные символы ассоциаций не образуют, а только фиксируют найденные ассоциации между образами дополнительным рядом символов. Ассоциация же образов сама по себе уникальна тем, что является спонтанной, не является ещё одним образом, не является также и вторичным символом, и для своего образования и последующего воспроизведения из памяти ни в каких дополнительных средствах не нуждается».
Здесь верно все, кроме близости к «внешнему миру». Поскольку субъект никогда не имеет дела ни с каким «внешним миром», а только с символами, которые он, для удобства или из-за врожденной особенности, с этим гипотетическим миром ассоциирует, что совершенно фантастично.)
Из выше сказанного следует, что мы постоянно имеем дело только с различной сложности и функциональности гештальт-образами и с мышлением по их поводу, которое оперирует тоже гештальт-образами (символами), но приспособленными к внутреннему, умственному употреблению.
Гештальт-образы существуют во времени. Собственно, любой конкретный
гештальт-образ можно считать существующим вне времени, существующим в
тот миг, когда его фиксирует наблюдатель, а в следующий миг считать,
что наблюдатель имеет дело уже с другим, сменившим предыдущий,
гештальт-образом, отличающимся от исходного на некую неопределенную
величину Δ. Для простоты же удобнее считать, что гештальт-образ просто так же перемещается во времени, как и наблюдатель, по ходу дела изменяясь.
Гештальт-образы обладают двумя неотъемлемыми особенностями, в той или иной мере присущими им всем (строго говоря, одна из них может и отсутствовать, подразумеваясь, но вторая присутствует непременно). Это время и пространство. Я не буду слишком глубоко вдаваться в этот предмет, укажу только, что И. Кант в «Критике чистого разума» в главе «Трансцендентальная эстетика» показал, что время и пространство не являются независимыми от субъекта объектами, а представляют собой субъективные условия любого возможного опыта. Причем пространство Кант отнес к форме внешнего чувства, а время внутреннего. Потому-то от пространства субъект может абстрагироваться в своем внутреннем чувстве, а от времени нет. Так что будет совершенно непротиворечиво в исследовании отказаться от рассмотрения пространственных координат, а иметь дело только с временной, а временную считать исключительно принадлежащей только субъекту. Шопенгауэр назвал «Трансцедентальную эстетику» бриллиантом в короне славы Канта.
(«4. Объективного физического времени как такового не существует. Существует субъективное время и физические модели, которые объективизируют концепцию «перцептивного времени», то есть тех интуитивных пространственно-временных моделей, которые формируются на уровне здравого смысла в процессе практической деятельности. Если есть возражения против такой постановки вопроса, спросите у физика, что такое время. Он ответит: это параметр t в основных физических формулах. Когда ответ станет иным, я с удовольствием сниму пункт 4 как неподтвердившийся жизнью постулат». Здесь мы можем видеть, как А. С. Шлёнский додумался до этой глубокой идеи самостоятельно, потому что очевидно Канта он не читал, т. к. путает его с Гегелем. «Вот только с чего философы взяли, что образ более похож на Гегелевскую вещь в себе, нежели символ, его обозначающий — это совершенно непонятно». Тоже очень верная мысль, но Кантовская вещь в себе названа Гегелевской. Пункт 4 снимать не придется, потому что он совершенно верен, и именно непонимание истины, выраженной в нем, заводит в тупик многие современные научные исследования и теории.)
Но как же параметр t в физических формулах? Физические формулы есть
редуцированные до понятий гештальт-образы и потому не могут не быть верны, если редукция была произведена без ошибок и в соответствии со всей совокупностью необходимых для такой редукции гештальт-образов. Гештальт-образ нельзя свести к одновременному существованию дискретных элементов этого образа в природном или техногенном субстрате, потому что последние получены путем абстрагирования или редукции самого этого образа. Более того, следует считать описание чего бы то ни было в принципе отличным от того, что описывается, но, тем не менее, имеющим опосредствованную связь с описываемым через операции логического отвлеченного мышления.
Мышление гештальт-образом не является. Оно оперирует как бы «виртуальными» гештальт-образами (понятиями), редуцированными от реальных гештальт-образов. Строго говоря, мир состоит из гештальт-образов и мышления по их поводу. Демокрит сказал, что мир состоит из атомов, остальное же только мнение. В общем, верно. Только следует уточнить, что «атомы» есть редукция от более сложного гештальт-образа и поэтому следует говорить не «атомы», а «гештальт-образ».
Гештальт-образ, представляющий нам во вне существующие объекты, представляет собой необычайно сложную структуру, степень сложности которой оценить не представляется возможным. Вполне можно предположить, что никакого ограничения на такую степень нет и можно без противоречия считать ее любой достаточно большой вплоть до бесконечности.
Мышление же, постоянно имеющее дело с теми или иными гештальт-образами, может доводить редуцирование гештальт-образа до сколь угодно простой величины (до таких предельно простых символов как «нет», «да» или 0, 1). Из таких операций и возникают, вспомогательные по сути, гештальт-образы, претендующие на окончательное и самостоятельное значение. Таковы представления о перцепции, лежащей якобы в основе гештальт-образов. То есть мышление здесь совершает недопустимый трансцензус, гипостазируя явно производное на уровень изначального, т. е. пытаясь вторичным и редуцированным объять первичное и всеобъемлющее. Разумеется, попытка понять, как возможно такое превращение (физиологического перцептивного действия в субъективный гештальт-образ), обречена на провал, потому что никакого такого превращения не происходит. Само же понятие о большом и прочном внешнем мире есть гештальт-образ редуцированный от более сложного и первичного гештальт-образа, этот самый мир субъекту и представляющего.
«После того, как в течение тысячелетий ставились опыты чисто объективного философствования, в конце концов открыли, что в числе многих факторов, которые делают мир таким загадочным и полным сомнений, самый главный и самый первый это тот, что существование мира, при всей его неизмеримости и массивности, все-таки висит на одной, единственной ниточке, и что эта ниточка, — каждое отдельное сознание, в котором этот мир существует. Это условие, с которым неразрывно связано существование мира, сообщает внешнему миру, вопреки всей его эмпирической реальности, отпечаток идеальности и вместе с тем оттенок простого явления; вследствие этого, по крайней мере, с одной стороны, в нем надо видеть нечто родственное со сновидениями, — нечто такое, что необходимо относит к одной с ними категории. Те же самые функции мозга, которые во время сна создают объективный, очевидный и почти осязаемый мир, точно такое же участие принимают в представлении объективного мира и в состоянии бодрствования. (А. Шопенгауэр, «Мир как воля и представление» т. 2, гл. 1.)
К сожалению, следует признать, что для любого субъекта все объекты (в том числе и другие люди) являются не более чем гештальт-образами. Что они представляют собой сами по себе и есть ли они вообще сами по себе — есть тайна, покрытая мраком. Беркли, отрицавший существование материи и считавший, что весь мир находится только в познающем субъекте, считал, что сам вопрос об этом не имеет смысла. Мы не знаем других объектов, кроме тех, что знаем, и потому и следует относиться и расценивать их так, как это диктуется нам здравым смыслом. Кант и Шопенгауэр считали, что субъект и объект корреляты и один без другого не существуют и немыслимы. Современный мыслитель А. Шлёнский утверждает: «Положительно нет ничего, что позволило бы считать образ вещи самой этой вещью, а не сложным символом, продуцируемым перцептивными механизмами посредством сканирования некоторых характеристик вещи-оригинала, доступных для восприятия». На это можно ему заметить, что, собственно, для того, чтобы считать гештальт-образ продуцируемым перцептивными механизмами посредством сканирования некоторых характеристик вещи-оригинала (?), так же нет никаких оснований, т. к., поскольку мы всегда имеем дело с образами и только с ними, то ни о каком оригинале не может идти и речи. Впрочем, Кант (отнюдь не Гегель) считал, что хотя вещь в себе и существует (Кант полагал, что не может существовать явления без того, что является), но, что она такое сама по себе, и на что похожа, узнать невозможно в принципе. Он не только так считал, но и обосновал свое мнение так, что и по сей день считается одним из величайших европейских философов. Шопенгауэр вещью в себе считал волю, проявляющуюся в мире посредством гештальт-образов (представлений), мышления по их поводу и желанием (воля), непосредственно управляющим всеми живыми существами, да и всем миром вообще. Что ж, это, кажется, охватывает весь диапазон.
И Беркли, и Веданта считали и считают мир божественной игрой. Может, Беркли выражался более осторожно, но смысл его воззрений именно таков. Правда, бог Веданты и бог Беркли несколько отличаются друг от друга. Беркли был англиканский пастор и верил в христианского личного бога, Веданта же рассматривает Брахмана как, в высшем своем проявлении, некую безличную всеобъемлющую силу, о которой нельзя высказать никакого суждения, даже суждения о ее существовании или не существовании. Сила эта абсолютно реальна (как это может быть, если она, может быть, не существует, я никогда не мог понять), а весь мир иллюзия, ее сон. Конечно, большая проблема уютно устроиться в чьем-то сне, как нам, так и нашим потомкам. Замечу, кстати.
Но может быть гештальт-образ можно постичь, понять, каким-нибудь образом определить, выйдя из него, став над ним? Допустим, что это возможно. Но тогда мы получили бы другой сверх-гештальт-образ, который придется определять уже из другого гештальт-образа еще на порядок выше предыдущего. Ясное дело, так мы или доберемся до бога, или до дурной бесконечности. Кроме того, совершенно непонятно как выйти из своего гештальт-образа и попасть в тот, который сверх, не говоря уж о том, что находится сверх-сверх-сверх — и так ad infinitum. Проще догадаться, сколько чертей может уместиться на кончике иглы.
Хочется еще добавить немного о логике. Да, логика работает с фактами.
С любыми фактами. Но это совсем не значит, что сама логика появилась
на основе фактов (так считал даже мудрый Юм, но Шопенгауэр на основе
Кантовских разработок показал априорность закона причинности). Формы
мышления (время, пространство, причинность) отделены от фактов
(гештальт-образов) непроницаемой стеной качественного, принципиального
различия. Логика оперирует априорными конструкциями и зачастую ей не
нужны для этого никакие факты, кроме чисто умозрительных. Благодаря
этому и возможна математика, не нуждающаяся в опытной проверке, но,
безусловно, ее выдерживающая, именно, вследствие априорности форм
мышления, благодаря которым она существует.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Статья А. С.
Шлёнского остроумна и оригинальна. Содержащаяся же в ней ошибка
типична для всей научной парадигмы нашего времени. Ошибка эта
заключается в непонимании того факта, что представление о «внешнем мире», независимом от нашего опыта, но данного нам в
ощущениях, есть не могущая быть доказанной, совершенно излишняя гипотеза, собственно некий
вирус или паразит, проявляющий свою вредоносность не в обыденных
обстоятельствах, а только в некоторых специальных научных исследованиях.
Первым в европейской философии в этом вопросе попытался разобраться Локк. Он разбил все качества, наблюдаемые в мире, на две категории: на принадлежащие самому миру и на те, что имеют субъективное происхождение, т. е. находятся только в субъекте. К первым он отнес протяженность, фигуру, плотность, движение. Ко вторым цвет, звук, запах, вкус.
Беркли же в работе «Трактат о принципах человеческого знания» (berkly.htm) показал, что первые качества находятся тоже только в субъекте. В дальнейшем Кант в «Критике чистого разума» и Шопенгауэр в «Мир как воля и представление» довели этот вопрос до кристальной ясности. Желающим разобраться в этом вопросе я эти произведения и рекомендую. Хочу отметить, правда, что Кант пишет очень тяжело и читать его трудно. Беркли пишет легко и понятно. Шопенгауэр же пишет очень хорошо, и даже своими противниками признавался великолепным стилистом и одним из выдающихся мастеров немецкой литературы. Чтение же его может быть затруднено только сложностью проблем, которые он раскрывает. Мастерство же его в этом отношении вызывает удивление и восхищение.
Большинство философов, современников Шопенгауэра, и тех, что пришли после него, иначе как вредителями не назовешь. Про философию Гегеля Шопенгауэр еще успел сказать, что как средство поглупеть ей нет равных, она калечит интеллект. Фихте тоже досталось. Ницше, пытавшийся нападать на Шопенгауэра, философом вообще, мне кажется, считается по недоразумению. Те вопросы, по которым он высказался прямо и определено, можно по пальцам пересчитать. Писатель он гениальный и с сильным мистическим налетом, если не сказать больше. О нем существует миф, что он создавал свои произведения, будучи безумным. Это не так. Он действительно в 45 лет сошел с ума (возможно, в результате инсульта) и после этого уже ничего не писал. Легенда о том, что он был болен сифилисом, тоже современными исследованиями не подтверждается.
Какое-то сочинение Кьеркегора попало как-то в руки к Шопенгауэру, и он
заметил, что при всем внешнем несходстве видит в нем мыслителя
родственного себе. Я плохо знаю Кьеркегора, но полагаю, что он,
так же, как и обсуждаемые мной гении, не понят и забыт. Сужу хотя
бы потому, что никаких из его многочисленных произведений, кроме
одного или двух достаточно незначительных, изданных по-русски еще
до революции, невозможно найти в Интернете.
Других уж нечего считать,
Они под хладным солнцем зреют.
Бумаги даже замарать
И то, как надо, не умеют.
Не все, конечно, таковы, но,
тем не менее, читая современных и действительно, бывает,
достойных мыслителей, очень часто меня посещает неотвязная мысль, как
это возможно, чтобы столь умные, эрудированные и глубокие мыслители
знать не знали ничего о выводах Канта и Шопенгауэра и философствуют
так, как будто они никогда и не существовали, или их кто-то в
незапамятные времена основательно опроверг. И они, зачастую, с
умнейшим видом подают как свое открытие то, что лучше и основательнее
давным-давно раскрыто уже, скажем, у Беркли или Канта. Это и
экзистенциалисты, и Б. Рассел, и Эйнштейн, и Н. Бор, и Р.
Уилсон и другие. Я уж не говорю об авторе нашего
Самиздата Е. Березиной, которая с великим апломбом публикует
свое открытие о параллельной вселенной, с уменьшающейся энтропией,
о существовании бога только в виде природы и т. п. Она
женщина умная, талантливая, но, увы, элементарно необразованная,
а потому и пишет то, что я иначе как благоглупостями назвать не могу.
Я пытался намекнуть ей на это в комментариях к ее работам, но
она только отмахнулась от моих замечаний. Желающим поразвлечься
рекомендую «А Бог — Не Всемогущ...»,
«Антивселенная — равноправный партнёр Вселенной в космосе»
и другие произведения (http://samlib.ru/b/berezina_e_l/).
Хорош тем, что имеет удобный по интерфейсу форум ко всем
публикациям,
что позволяет всем желающим их обсуждать и
получать ответы от хозяина раздела.
|