ВЕЛИКОЕ ДЕЛАНИЕ_КОНЧЕЕВ

СУРАТ 10000 СЛОВ В ЗАЩИТУ ТИШИНЫ АННОТАЦИИ Осторожно!!! Обсценная лексика! Я полагаю, что тот, кому не надо, довольно быстро перестанет читать это произведение, а кто-нибудь глупый еще и начнет думать, что надо каким-нибудь образом пресекать саму возможность появления таких произведений. Ну, а тот, кому надо, наслаждайся. Ну, или еще что-нибудь. Но, вообще-то, это потрясающе гениальное произведение и написано здорово. А. Кончеев Солипсист СЕТЕВОЙ ЖУРНАЛ ВНУТРЕННИХ СТРАНСТВИЙ Творчество Меня: Сурат. 10 000 слов в защиту тишины Как Я ни стараюсь перестать быть Солипсистом (не потому, что обнаруживаю какую-то иную Истину, но лишь потому, что по природе своей Я добр и не желаю усугублять страдания населяющих Мои сны персонажей… т. е. — по глупости!), однако процесс Самоосознания, однажды запущенный Моей недрожащей дланью, уже не остановить – это очевидно. Вот и Александр Сергеевич Кончеев, неутомимый Делатель Великого Делания, не дает Мне надолго впасть в ересь Самоотрицания, присылая ссылки на новинки солипсического творчества — за что ему большое спасибо! Не прекращается Творчество Меня! Радует!!!: Сурат. 10 000 слов в защиту тишины — на сайте Солипсизм. Ру Так, уже знакомый постоянным читателям сайта Сурат, на днях опубликовал небольшую, но очень хорошую и снабженную должным количеством апокрифов повесть — «10000 слов в защиту тишины», немедля прочитанную, обавторенную и у (при) своенную Мною. Даже не буду никак ее комментировать – любой мало-мальски начитанный солипсист увидит в ней все необходимые аллюзии во все реалюзии… Хотя одно предупреждение (и это не скрытая реклама!) Я вывесить должен: ввиду обильного наличия ненормативной лексики, откровенных описаний как естественных, так и совершенно противоестественных сцен (в том числе, содержащих на взгляд любого не вполне зрелого (вне зависимости от возраста) ума пропаганду наркотиков, сексуальных извращений, зоофилии, каннибализма, глумления над «общечеловеческими ценностями» и т. д.), ввиду всего этого и многого другого, сие чтение не рекомендуется лицам младше 21 года, а равно страдающим всевозможными задержками развития и психическими отклонениями! Я предупредил. Остальные же — вполне зрелые индивиды — не обнаружат в книге Сурата ничего, кроме чистого и сияющего Послания Блага от Себя к Себе. СУРАТ 10000 СЛОВ В ЗАЩИТУ ТИШИНЫ Глава 1 Железные дороги как вены в теле страны. По ним бегут, спешат электрички, а в электричках тьма разного народу — и вредные тельца, и полезные, и бледные, и красные, и накуренные, и даже гении пользуются этим видом транспорта. Когда заходит контролер, половина вагона неспеша встаёт и уходит. Контролерам уже похуй — они это в каждом вагоне наблюдают. Мамлеев не ушел — у него имелся билет. Но контролеру было все равно — как его не расстраивали неторопливые толпы зайцев, вечно удаляющиеся от него, так его и не радовал законопослушный Мамлеев. Последнего же увлекла любопытная картина за окном — затопленная равнина, посреди которой косо торчит из воды электрический столб. Мамлеев представил на этом столбу жизнерадостного висельника, который держит нос по ветру и как бы даже кивает головой в приветствие проходящим поездам. Где-то совсем недалеко Антоша Залипаев трясся в своём стареньком опеле — дурак по дороге — беда по беде. Они ехали в одно и то же место, но выбрали разные пути, потому что выехали из разных городов — Антоша из Москвы, Мамлеев из Звенигорода. А в какой-то момент их дороги сошлись — Мамлеев имел возможность видеть из своего окна залипаевский опель, а Залипаев мог увидеть, как мелькнуло бледное лицо Мамлеева в одном из окон трясущейся сверху электрички. Но они, конечно, не обратили друг на друга внимания. Мамлеев пытался углубиться в метафизический трактат, начертанный кем-то из его многочисленных сумасшедших знакомых шариковой ручкой в толстой общей тетради неразборчивым почерком. Кто кого, а Мамлеев любил идиотиков — и смешны они ему были, и жалки, и что-то страшное и искреннее завораживало Мамлеева, когда он читал фразы типа: «… таким образом, мы вычислили формулу тайного счастья, чтобы доказать самому себе принципиальную невозможность окончательно уверовать в диалог…" К одним из таких идиотиков причислял Мамлеев дурачка Антошу Залипаева. Чем же Антоша был дурачок? Антошу не интересовали женщины и деньги — по крайней мере, уже месяца два. Несмотря на столь очевидные признаки безумия, Мамлеев не боялся иметь с Антошей кое-какие дела, потому что, кто из них двоих был больше ёбнутый, это, прямо скажем, надо очень серьезно поразмыслить — вопрос спорный. Выйдя из электрички, Мамлеев увидел издревле запертый на ржавые замки магазин (три флюоресцентные поганки на двери) и дорогу в деревню, Антон же объехал все это великолепие и прибыл к лесу на полчаса раньше Мамлеева. Когда Мамлеев подошел к Залипаеву, тот впал в легкий транс от нахлынувших на него мечтаний, и Мамлееву захотелось подшутить над спящим. ?… а теперь, — еле внятно начал он шептать на ухо Антону, после чего голос его вскоре окреп, — представьте себе Будду в центре золотого круга… Будда только что посрал и вытирает ладони об лопухи… — Доброе утро, — сказал Антон. — Как доехали? — Господь довёз. — Хвала Ему во веки веков. А покурить че-нить привезли? Тут уж Мамлеев вынужден достать траву и пипетку — он немного жадничает обычно на этот счет, но уже после второй пипетки успокаивается. — Сыро сейчас в лесу, должно быть, — говорит он, кивая на ведущую во тьму елей тропинку. — Пока не войдем, не узнаем, — пожимает плечами Антоша. — Что же мы хотим там найти, кроме уже известного нам? Сможем ли доверять друг другу? — Вы задаёте странные вопросы. Если вы боитесь недоверия, значит, вы уже не доверяете. Как бы то ни было, я согласен сопровождать вас. — Простите меня, Антон, всё от нервов, которые я сам себе придумал для оправданья неизвестности. Из леса — прямо через тропинку — на них дует, словно дышит, что-то теплое — может быть, ждет, может быть, обманывает. Мамлеев замолкает на полуслове, делает затяжку, задерживает дым в легких секунд на пятнадцать, после чего даже не столько выдыхает, сколько позволяет дыму покинуть тело. — Вот оно реально там дышит, да? — спрашивает он у Антона. — Походу да, — констатирует факт Антон. — Вопрос в том, зубастое ли ОНО? Что изо рта не воняет, уже ясно. — Зубастое оно или нет, не так важно. Вопрос в том, питается ли оно людьми? — Медведей тут уже сто лет как не видели. — А это, тем не менее, я и есть, — говорит медведь, выходя из лесу. — Здорово, парни. Попытать счастья пришли? Мамлеев и Антоша медленно кивают. Глава 2 В берлоге у медведя уютно, светло. Паутина на окне, липовый цвет на паутине, солнышко на земляном полу играет. Медведь усадил гостей за стол, достал бульбулятор, шишки. — Вы же прекрасно понимаете, — сказал он Мамлееву и Антоше, — что в случае неудачи вы навсегда станете чудаковатыми персонажами, одними из многих, подобных мне, населяющих лес. — А мы типа не чудаковатые персонажи? — спросил Антоша медведя. — Чудаковатые, но пока еще свободные от власти леса. — Какая-такая власть? — Ну, послушайте, — сказал медведь. — Был когда-то и я человеком. Как прознал про лес — не помню. Помню, что в лесу я встретил дедушку Барсука, и дедушка Барсук превратил меня в медведя. Я сперва от таких раскладов рассердился на мироздание, а потом не знал как и отблагодарить судьбу. Я встретил медведицу, которой захотел отдать сердце. А тут приходит дедушка Барсук и говорит — выебешь её, станешь тут же человеком навсегда. Такие, говорит, у меня, старика, приколы. И вот, живем мы тут с женой уже пять лет, и я думаю это даже хорошо, что у нас нет секса, потому что мы все время друг друга хотим и конца и края нашей любви не видно. Вот, благодаря этому обыкновенному чуду, я навсегда заблудился в лесу. — Удовольствие, типа, решил растянуть? — понял Антон. Медведь развел лапы. — Ну ты не думай, — мягко сказал Мамлеев, — мы тоже в своих реальностях застряли. Я, например, живу в городе с вечной весной. Антон живет в постапокалипсисе каком-то. В его мире Москва пережила ядерную зиму и теперь у них не жизнь, а сплошное кин-дза-дза. — А, так вы давно уже по лесу ходите! — догадался медведь. — Ну да, — вздохнул Антоша. — Все выход ищем, а находим тока новые входы. — Искатели, значит, — кивнул медведь. — А выхода в лесу нету, должны знать. В это поверить сложно, потому что не хочется, но в глубине души вы знаете — выхода нет. — Хорош клаустрофобию разводить! — пресек медведя Мамлеев. — Расскажи лучше что-нибудь полезное. Какие тут у вас порядки, где переночевать можно, что тут у вас съедобного растет, какая температура ночью. — Царит у нас анархия, — рассказал медведь. — Ночевать можно прямо на земле, под открытым небом, съедобными тут у нас растут люди и куры в деревне, а температуры ночью тут никто отродясь не измерял. — Людей мы есть не станем, — сказал Антоша. — Тогда режьте кур, — пожал плечами медведь. — Допустим, мы с вами галлюцинируем, — обратился Мамлеев к Антону. — Все что мы видим лишь плод нашего воображения, это касается и его тоже, — Мамлеев кивнул на медведя, — давайте, принимая во внимание иллюзорность всего, уберем это все из внимания и сконцентрируемся на диалоге друг с другом. — Давайте, — сказал Антон, тотчас утративший реальность происходящего. — Что происходит, Антон? — пришли к нему слова Мамлеева. — Ничего не понятно, — запульсировала мысль Антона в ответ. — Вокруг ничего нет, даже я отсутствую, только возникает мой голос, а потом ваш. — Вы полагаете, нас с вами в действительности нет и мы лишь персонажи воспаленного шизофренией ума? — Я склонен так считать, да… Ага, ну вот я и остался один. Посидев в тишине минут десять, он снова разделился на Мамлеева и Залипаева. — Антон, давайте выбираться из этого беспросветного бодрствования! — Обратно, в иллюзию?! — Да! Там же кайфово. Дунем гашика, поймаем курицу… или на огороде спиздим каких-нибудь помидоров. — Окей, — с этими словами перед ними возникает реальность, пропахшая травами и хвоей берлога и её озадаченный хозяин. — Мужики, с вами всё нормально? — спрашивает медведь. Мамлеев и Антоша медленно кивают. Глава 3 Пустота произвела на Антошу и Мамлеева традиционное воздействие. Они подумали: «Если бы я действительно столкнулся с пустотой, я бы ничего не заметил. Но, раз я зафиксировал прикосновение к пустоте, значит я столкнулся с символом пустоты!» — Значит, мы так и не выходили из лесу? — спросил Антон. — А откуда вообще могла возникнуть идея выхода из лесу, — нахмурился Мамлей, — если выхода не существует? — Вот вы как хотите, а есть реальность, — медведь стукнул кулаком по столу. — И она одна! И я готов дать пизды каждому, вы слышите, каждому! — кто отрицает её существование. То есть я хочу сказать, что выйти из лесу нельзя. — А со мной, — сказал Мамлеев медведю, — произошел странный феномен, даже не знаю как описать. — Попробуй словами, — предложил косолапый. — Короче, я вон где, — Мамлеев ткнул пальцем в Антона, — но чувствую я чувствами этого тела, — он постучал себя по груди. — Бля, — сказал Антон, — та же фигня! А еще слова потеряли смысл! — Точно! — Не гоните, мужики, — пытается образумить придурков Миша, — вы же прекрасно понимаете смысл всего, что я вам говорю! — Это только кажется!!! — хором орут они на медведя. — Кажется, что слова имеют смысл и что мы обмениваемся информацией, которая обозначает что-то, в действительности то, что нам кажется смыслом, это разновидность энергии, она совершенно иррациональна! — Вы бредите! — Именно! То, что мы говорим, лишено смысла!!! — Нет.. — То, что мы говорим лишеноооо смыыыыслааа!!!! Тоооуууооууооо, чтоууоууо, мыыыииыыыххговоооуууриоуммм лишенннноооу смыыыссссллаааагггааааа!!!.. то, чтооооо… — Ну, тогда получайте пизды, — говорит медведь, и Мамлеев с Антоном тут же замолкают, как по волшебству. — Что, как пиздюлиной запахло, сразу зассали? Мамлеев и Антоша медленно кивают. Глава 4 — Однако совсем обойтись без насилия нам не удастся, — заявляет медведь. — Я знаете о чем думал, пока вы тут с ума сходили? Всю жизнь я боялся своей внутренней агрессии, меня пугала сама мысль, что я могу оказаться сексуальным маньяком-убийцей. Могу ведь? — Можешь, — говорит Мамлеев побелевшими губами и смотрит на эрегированный мишин хуй. — Вот! И тогда я понял, что я свободен!!! Что нет надо мной ни Раи, ни Ады, что я сам создатель своей жизни! И если я хочу быть сексуальным маньяком-извращенцем, то почему бы и нет? Так что пиздец вам, ребята. Не ожидал, что именно вы окажетесь моими первыми жертвами… — Что ты с нами сделаешь? — сглатывает слюнки Антон. — Лично тебя, — отвечает ему медведь, — я сначала убью, а потом выебу. А вот его — сначала выебу, а потом убью. — Ну хоть в чем-то повезло!!! — отвечают Мамлеев и Антоша хором. — Умирать будете медленно и мучительно, — пообещал медведь. — Сначала я поотрываю вам уши… В дверь постучали. — Кто там? — медведь еще не обломался, но уже недоволен. — Это я, смерть твоя, — отвечает кто-то за дверью. — Ты точно ко мне? — удивляется медведь. — Может, ты меня с одним из этих мужиков перепутала? — Нет, — отвечает смерть. — Они останутся жить, а вот ты умрешь от остановки сердца. — Ну, хорошо, — говорит медведь. — Входи. Дверь в берлогу открывается и на пороге возникает безглазый заяц с дротиком в руке. Взмах руки, вскрик — дротик попадает в сердце медведя и оно тут же останавливается. — Вот и гадай теперь, — говорит заяц. — Остановилось ли его сердце в тот момент, когда в него вошел дротик, вне связи с этим событием? Остановилось ли оно по причине того, что в него попал дротик? Или оно остановилось за миг до поражения, опять-таки, само по себе? Мы никогда не узнаем ответы на эти и многие другие вопросы, верно, парни? Мамлеев и Антоша медленно кивают. Глава 5 Ну и вот. Попадает медведь на небеса, а там его обступают ангелы и говорят: — Мы за тобой специально смерть послали, чтоб ты согрешить не успел и в ад не попал. — Ну спасибо, чуваки, — говорит медведь. — А что мне в раю делать? — А это, — говорят ангелы, — зависит от того, какой ты веры. — Я ваще-то медведь, — скромно, но гордо заявляет Миша. — Какая у меня может быть вера. — А чем бы ты хотел в раю заняться? Светом стать? Желания реализовать? Бога увидеть? — Я бы хотел стать сексуальным маньяком-извращенцем, если честно. — Ну, тогда тебе в мусульманский рай надо. Там тёлок скока хочешь, все равно они ненастоящие, как и ты, так что можешь делать с ними что угодно — насилуй, убивай, да хоть сырыми жри. И вся эта радость достается тебе, потому что Иисус любит тебя. — А он не против, что я к мусульманам переметнусь? — Иисус мусульман тоже любит. Только тебе, прежде чем туда идти, надо обрезание сделать. — Нормальные расклады. А если я не хочу? — А если не хочешь, — ласково отвечают ангелы, — тогда пиздуй в христианский рай, превратись там в бесконечный свет и растворись в Иисусе, чтобы духу твоего тут больше не было, маньячина ёбаная. — Ладно, пидары, режьте. После этих слов ангелы выталкивают к медведю щуплого очкарика с ободранными крыльями за спиной и здоровенным топором в руке. — Здгавствуйте, — печально картавит очкарик и опускает глаза, чтобы как следует рассмотреть объем работы. — Положите, пожалуйста, хуй на табугетку. Откуда ни возьмись возникает табуретка, и Миша кладёт на неё свой мохнатый болт. — Закгойте, пожалуйста, глаза, — просит ангел с топором. — Стойте и не шевелитесь, это в ваших же интегесах. После этих слов ангел взмахивает топором, гулко ухает и хуярит изо всей силы по мишиному достоинтству. — Ааааааааааааааа!!! — орет медведь. — Ааааааааааааааа, бля!! — Он дёгнулся! — ангел возмущенно тыкает топорищем в сторону Миши. — Я не виноват, что он дёгнулся, я же его пгедупреждал. Одной лапой зажав окровавленную промежность, а в другой сжимая отрубленный хуй, медведь падает на колени. — Нихуя себе в рай попал, — еле слышно бормочет он. — Мы тебя наебали, придурок! — наперебой кричат ангелы. — Конечно же, ты попал в ад!!! Тут Миша видит, как ангелы обрастают шерстью, рогами, копытами и хвостами, и с облегчением понимает, что оказался среди своих. А в это время Мамлеев и Антоша сидят возле медвежьего трупа и читают ему вслух московскую книгу мертвых. — Ты можешь встретить там ангелов или демонов, о благородный Медведь, но не обманывайся — узнай в них воплощение твоего собственного ума! — на этой строчке Антоша не выдерживает. — Может, он и не слышит нас вовсе… Давай отрежем от него немного мяса и пойдем дальше. — Ну, давай, — соглашается Мамлеев. — Можем шашлыков нажарить. Наш друг был — мы его и съедим. — А что отрежем? Лапу? — Давай хуй. Вон он какой здоровый у него. И без костей. — Лады. С этими словами они… Блять. Совсем забыл про безглазого зайца. Куда же он подевался, засранец. Или что мне теперь, переписывать все заново? Да ну нахуй. Давайте отмотаем время на час назад. Хуяк! — Также мы не узнаем, — продолжает свою речь заяц, — что станет с бедолагой после смерти. Попадет ли он в христианское бардо, растворится ли в небытии, переродится ли в мотылька. Однако, как верные и единственные друзья покойного, мы обязаны сделать все, что в наших силах. Есть небольшая вероятность, что сознание умершего витает где-то здесь. Поэтому надо читать ему наставления из этой вот книжки, вдруг вы поймете бессмысленность этого занятия… — тут он достаёт из-под плаща тоненькую книжицу с картой метро на обложке. — Держите! А сейчас я вынужден вас покинуть, господа. У моей племянницы день рожденья и я решил её убить. Нормальный подарок, как вы считаете? Мамлеев и Антоша медленно кивают. Глава 6 — Вот они, молодчики! — заявил безглазый заяц, когда в берлогу ворвалась возбужденная куча мала из птиц, волков, кабанов, сусликов, белок, лисиц, ёжиков и прочих обитателей леса, при этом его обвиняющий перст прицелился в пространство между Мамлеевым и Антошей. — Это они медведя прикончили! Я сам не видел, конечно, зато слышал! Хватайте их! В одну или максимум две минуты их скрутили, связали и набили им рты сосновыми иголками. — Ыыыы! — возмутился Мамлеев. — Ыыыыыыы-ыыы! — Ыыыиих!.. — подтвердил Залипаев. — Кто сегодня кем будет? — деловито спрашивает ёж. — Я адвокатом хотела, — говорит лиса. — Тогда я прокурор, — заявляет улитка. — А я, значит, судья, — подводит итоги ёж. — Обвиняемые, вам есть что сказать в свое оправдание? — Ыыыы! — хором отвечают Мамлеев и Антоша. — Нам нужны факты, а не эмоции, — холодно обрывает их ёж и поворачивается к лисе. — Давай ты первая. — Значит так, — говорит лиса, мечтательно прикрыв глаза, — во-первых, медведь всех заебал своими жалобами на отсутствие секса в семье, поэтому все тока рады будут, что он кони двинул. Во-вторых, без уважительной причины на убийство живого существа никто не пойдет. Вы, наверное, голодные были, ребята? Мамлеев и Антоша медленно кивают. Глава 7 — А, — говорит ёж. — Что ж вы сразу не сказали! Тогда надо их отпустить, конечно… — Стойте, — встревает улитка. — Дайте и мне слово молвить! — Дело ясное, — щурится лиса, — о чем еще тут говорить. — Ну ладно, — решает ёж. — Выговорись, нам ведь не жалко. — А с чего вы им поверили, интересно? — возбужденно заползает к лосю на рога улитка. — Мало ли что они там кивают. Заяц слышал, как они мочили медведя с другой целью! Правда, заяц? — Правда! — мрачно подтверждает заяц. — А, — говорит ёж. — Что ж мы сразу об этом не подумали. Тогда надо их убить, конечно… — Можно я это сделаю? — спрашивает лиса. — Нет, ты сегодня адвокат. — Ой, правда… А тогда, а тогда… а тогда надо узнать — с КАКОЙ целью они убили медведя? — Заяц! — требует ёж. — Зачем они его убили? — Вы не понимаете? — холодно спрашивает заяц. — Понимаем, — твердо соглашается судья. — Мы ведь ВСЕ это хорошо понимаем? — Все, все, да, — соглашаются звери вразнобой, — мы понимаем, что ж непонятного-то… — Значит, — медленно говорит ёж. — Ээээ… что мы с ними сделаем? Лиса и улитка подходят к ежу и громко, чтобы все слышали, шепчут ему в уши: — Мы их отпустим! — внушает ежу лиса. — Мы их убьём! — требует улитка. — Тихо ползи! — рычит на неё лиса. — Не то я тебя убью. — А, — говорит улитка. — Так бы сразу и сказала. Тогда отпустить их надо бы, ёж, я так считаю. — ёж, твою мать! — говорит лиса. — Всё-всё, — бормочет ёж в толпу, — развяжите их, пусть катятся на все четыре с половиной стороны. — Я вас найду, — злобно шепчет улитка, глядя Мамлееву в глаза. — Можете хоть на сто метров уйти. — Всё, всё! — кричит ёж. — Седьмая глава окончена! А вы, олухи, ну-ка немедленно медленно кивните! Мамлеев и Антоша медленно кивают. Глава 8 Вы, наверное, удивились — схуяли улитка такая проворная оказалась и агрессивная? А дело вот в чем. Раньше улитка была медленная и тормознутая. Курила, как все в лесу, ганджу и тормозила еще больше. Зато позитивно. Разговаривать с ней, правда, при этом было тяжело, да и похуй, слова мусор, это знают даже дети. Она, к примеру, любила на полуслове замолчать и завтыкать на собеседника. — Ты чё, улитка? — спрашивал в таких случаях собеседник. — Да я… — выходила из ступора улитка, — я… да хуй его знает. И никого особо это не напрягало, пока не напрягло саму улитку. А хули это я такая тормознутая, подумалось ей однажды, и Господь, к несчастью, её услышал. И какая-то сука угостила улитку спидами. С тех пор амфетаминовые марафоны стали для улитки нормой. Тормозить она при этом не перестала, как ни странно. Напротив — она стала тормозить еще больше, еще БЫСТРЕЕ!!! Если раньше она втыкала в неторопливое течение своих мыслей, то щас её захватывал бурлящий поток инсайтов: «…ах они, суки, — ритмично думает она, — ушли от правосудия, да как бы не так! у правосудия длинные руки и продуманная система пыток. Заебошили мишку и думаете, что это вам вот так вот, как с гуся вода, да? Да. Блядь, а ведь могут и уйти. Могут уйти, голубчики. Ведь можете?» — и тут на её ментальном киноэкране Мамлеев и Антоша медленно кивают. Глава 9 Ну, и чё. Вытаскивают у них изо ртов сосновые иголки. — Это не мы, — орут Мамлеев и Антоша, — это заяц медведя пришил! — Да ясное дело, заяц, — говорит ёж. — В вашем мире он известен как Смерть. А в нашем лесу смерть известна как Слепой Заяц. Он тут всех убивает. Но вы же понимаете, что все это метафизический аспект, а по факту именно вы медведя довели до остановки сердца. — Я бы поспорил, — возражает Мамлеев. — Мне кажется, всю ответственность надо возложить на Бога. — Вот мы и возлагаем её на Него в вашем лице, — ах бля, какой находчивый ёжик, прямо странно даже. Тут в берлогу вбегает обезумевшая от горя медведица и начинает обниматься с трупом, реветь как маленькая и говорить какую-то невразумительную хуйню типа на кого ты меня покинул, как же я теперь без тебя, почему мир такой жестокий, что мы сделали вообще, жили и никого не трогали, питались одним мёдом, ёбаный Иисус Христос, всё бля, теперь я становлюсь на Тёмную Сторону Силы, ныкайтесь все, падлы, кали-юга для вас тока начинается, и зачем… зачем вообще тебе отрезали хуй?! Одним глазом наблюдая за этой сценой, другой ногой Мамлеев и Антоша уже прыгают к выходу — ни вдохновенья, ни мало-мальского позитива речь медведицы в них не вселила, а зря, мы же с вами знаем, что надо ровно относиться ко всему, потому что всё это иллюзия и у природы нет плохой погоды, по крайней мере до тех пор, пока это не коснётся лично нас. Все эти маневры не проходят мимо улитки. Изловчившись, она вскакивает, словно на подножку уходящего поезда, на ботинок к Мамлееву и ныкается где-то неглубоко в шнурках. «От меня не уйдете, голубчики, — думает она, — я вам покажу закон джунглей: око за око, хуй за хуй!" После чего наши друзья наконец-то оказываются на несколько несвежем воздухе — в лесу заметно воняет гарью и бегают какие-то чуваки с бензопилами. — А вы кто такие? — останавливается один. — Волонтеры блять? Природу любите или людям помогать? Чтобы выместить злость и разочарование жизнью хоть на ком-то, Мамлеев с Антошей начинают молча пиздить любопытствующего в своём больном воображении, а по реаловке страшным усилием воли сужают зрачки и хрипло спрашивают: — А чё это ваще за хуйня тут происходит? — Глаза разуйте — лес горит! — машет на них рукой чувак и убегает. Мамлеев сводит брови к переносице: — Антон, это вы не погасили сигарету? — Да я три дня как бросил… — Поможем с пожаром-то? — Да нахуй надо, пускай сгорит до тла! — с этими словами Антон возводит очи к небу. — Сокруши нас, Господи! Сотри нас всех с лица этой суки Земли! — А вы, однако, ебанат, — удовлетворенно отмечает Мамлей. — А от стихии убегать будем? Или подождем, пока одежда не загорится? — Мы, конечно, самоубийцы, — отвечает ему Антоша, — но не мазохисты. Так что бежим отседава! — Стойте! — рычит на них невесть откуда взявшаяся медведица. — Это вы моего мужа до инфаркта довели? Мамлеев и Антоша медленно кивают. Глава 10 — А хуй, зачем вы ему хуй отрезали?! — Долго объяснять, — говорит Антоша медведице и нехотя достает из заднего кармана штанов мишин лингам. — Надо? — Оставьте себе, — огрызается медведица. — На память. А я к вам вот по какому делу. Раз вы мужа моего ухайдокали, то будьте добры и меня тоже пришейте, потому что мне без него жизнь и даром не нужна. — Как же мы тебя до инфаркта доведем, — тормозит Антоша, — такое ведь специально не сделаешь. — Да вы меня уже почти довели, — возражает медведица, — надо тока малость дожать. — Ну, я не знаю, — говорит Мамлеев, — ну, оглянись по сторонам — видишь, лес горит, щас по-любому всем пиздец настанет. — Ну не хотите как хотите, — мрачно говорит медведица, — тогда можете идти нахуй. Прощайте. И уходит сама куда-то в дым. — Женщины, — бормочет Мамлеев. — Ебанутая! — выносит вердикт Антоша. Они проходят десять метров вслед за медведицей и натыкаются на её бездыханное тело. — Довели-таки до инфаркта болезную, — говорит Антон. — Это не мы, — поправляет его Мамлеев, — это Слепой Заяц. И тут уже хуй знает почему. Ну, вы, короче, поняли. Глава 11 и в этом странном дыму Мамлеев вдруг понимает, что на самом деле он никакой не Мамлеев, а пиджак на вешалке в темном и пыльном шкафу, пиджак, которому приснилось, что он Мамлеев. «Вот и вышел из лесу!» — в сердцах подумал пиджак и хотел было закричать от немой глыбы безнадёги, в которую оформилось его существо, но у него не оказалось для этого ни рта, ни мобильника в кармане с кожурой от мандарина. Глава 12 Потом пришла маленькая девочка, достала пиджак из шкафа и стала резать его ножницами. Целый божий день она возилась с лоскутками, сшивала их между собой, набивала ватой и в конце концов сделала первую в своей жизни тряпичную куклу вуду. Девочку, надо заметить, страшно достал её отчим, и она решила сделать его копию из его же пиджака, ну а потом, как водится, иголочками потыкать в разные чувствительные места, в кипяточек помакать, на костре сжечь или чего другое интересное придумать — детская фантазия ведь безгранична. И вот, сидит, она значит, кромсает куклу кухонным ножом, а отчим ходит над ней, досадливо думая, как же он это умудрился довести ребенка до такого недетского занятия. — Маша! — говорит отчим. — Я же против тебя ничего не имею, просто должен быть в семье кто-то хорошим следователем, а кто-то плохим. Поскольку вакансию хорошего следователя заняла мама, роль плохого досталась мне. Зачем же все так серьезно воспринимать? А если твоя магия сработает и я умру?! Тебе нужна такая карма? Маша все это слушает внимательно, но куклу кромсать не перестаёт. Отчим хватается за сердце, словно его действительно пронзили кухонным ножом, и говорит: — Да ну вас нахуй, — и уходит куда-то. Оставшись одна в комнате, Маша бросает наскучившую тут же куклу, тем более, что от куклы там мало что осталось — это снова какие-то протолоскутки. В полчетвертого за Машей приезжает папа. Маша папу любит, пока его нет, а после двух часов общения он ей стабильно надоедает. Как солнце луну, папу сменяет мама. Маша тихо охуевает, кто все эти люди. — Я просто сон, который приснился пиджаку моего отчима, — вдруг понимает Маша и прекращает своё существование. Мама говорит отчиму: — Слушай, такая фигня — куда-то ребенок подевался. — Не верю! — радуется отчим. — Надо дать объявление в газету. — Какое? — Потерялся ребенок, зовут Маша, если встретите — позаботьтесь о ней как следует и передавайте привет. — Хорошая идея. И вот идут они с этой прекрасной идеей в редакцию местной газеты. — У вас есть фотографии ребенка? — спрашивает редактор. — Есть, вот. — А приличные фотографии у вас есть? — Ну, вот одна есть. — О боже. Ну, ладно, пойдет. А деньги вы мне заплатите? — Заплатим! — говорит мама. — Может быть, — соглашается отчим. — Я просто не люблю детей, — начинает откровенничать редактор. — Считаю, они все ебанутые, причем делают это назло. Нарочно ебанутые, вот. Поэтому детям я помогаю принципиально за деньги. Даром они мне не нужны. — Дети бывают разные, — возражает мама. — Да, — поддерживает её отчим, — вот наша Маша была золотой ребенок! Я даже возбуждался немного… — Это ваше личное дело, — говорит редактор. — А я предпочитаю деньги, меня деньги возбуждают. — Вы извращенец? — Нет, я сон, который видит ваш пиджак. Вернее, то, что от него осталось, — говорит редактор и прекращает своё существование. — Так, — говорит мама. — Что-то люди стали пропадать куда-то. — У меня та же хуйня, — признается отчим. — Сначала Маша, потом этот. Может, забить? — Пробовала — не получается. — А ты не думаешь, что мы сон, который видит мой пиджак? — Бля, ну зачем ты об этом говоришь! — восклицает она и прекращает своё существование. — Потому что настало время посмотреть что-нибудь другое! — думает пиджак и смотрит что-нибудь другое. Глава 13 А ведь хочется не просто чего-то другого, а принципиально другого. И тогда решает пиджак посмотреть внутрь самого себя. Ясное дело, никакой конкретики он там не видит — то ли есть что-то, то ли нету, так прямо и не скажешь. Ну ладно, думает тогда пиджак, а как там наши друзья? А Мамлеев и Антоша тем временем устроились работать на лесопилку. Как их угораздило — хуй его знает. Порядки на лесопилке клевые. Рабочий день начинается в шесть утра, заканчивается в одинадцать вечера, платят триста пятьдесят рублей в день, это вам не Москва. С утра до вечера надо таскать ебаные доски или вычищать песок из коры на сосновых стволах. — Чё-то я не пойму, как мы тут очутились, — говорит Мамлеев Антоше. — Ну, надо же как-то деньги зарабатывать, — объясняет ему Антоша. — А, точно, — соглашается с ним Мамлеев и они ебошат дальше. День ебошат, два ебошат, а в воскресенье хозяин лесопилки решил залить бетоном площадку, вот вам и разнообразие в жизни появилось. — Нет, ну правда, — снова говорит Мамлеев, — какого хуя мы здесь делаем? — Ну, надо же как-то деньги зарабатывать, — объясняет ему Антоша. — А, точно. Через месяц они познали дзэн физического труда в полной мере и совсем оскотинились. Мамлеев перед сном кроссворды стал решать, а у Антоши завелась любовница на раёне. Чё-то меня как-то не туда кроет, думает пиджак, может сменим пластинку? Мамлеев и Антоша медленно кивают. И меняют пластинку. Глава 14 И вот пиджак опять воткнул в свои глюки, но на Мамлеева с Антошей это нисколько не повлияло. Они знай себе на лесопилке работают, хоть бы им хны. И с этим не мешало бы разобраться. Им как бы и похуй все, и деньги одновременно надо зарабатывать. Скажете дилемма — а им похуй. Очень удобная позиция, только чего ж в ней удобного-то. Работают как негры, хотя никому это не интересно. Но зачем тогда вы это читаете, если вам неинтересно. Кажется, вы угодили в лес. Ну, просто, чтобы хоть как-то обозначить происходящее, я назвал лес лесом. Извините, что в этой главе такой бардак, чё-то я совсем дуплей не соберу. А, там у Антоши любовница завелась. Обычно про это интересно. Ну, завелась и завелась, вши тоже заводятся, но это не повод, чтобы всем об этом рассказывать. Заводятся и заводы. С любовницей у Антоши все просто — встретились да поеблись. А дальше чего, разговаривать-то им не о чем, у любовницы самое низшее образование из всех возможных, а Антоша так и вовсе дебилоид, какие уж тут разговоры? Поэтому они молчат. Сидят себе чего-то, то пожрать приготовят, то пожрут. Потом спят. Иногда срут, но после себя стараются убирать. Мамлеев тоже молчит в основном. Думает тока когда кроссворды надо решать. Таким образом они знакомятся с тишиной. Глава 15 А злобная улитка тем временем еле ползет на амфетаминовых отходах к дедушке Барсуку. Ей не то, чтобы СОВСЕМ херово, но никакого смысла в своих действиях она, в общем-то, не видит. — Дедушка! — хрипит она Барсуку на мохнатое ушко. — Главных героев просрали! А я им отомстить хотела еще, а они, суки, почти ушли. — Куда это они могли уйти, — сквозь сон пукает себе под нос дедушка Барсук, — из леса не уйдешь. — В тишину ушли, пидоры, — изрекает улитка и отваливается за ненадобностью. Понадобилась ей ненадобность, я так понимаю. Тут дедушка Барсук вскакивает, вынимает из жопы анального дельфинчика, надевает очки, халат и ножницы, после чего стремглав летит в туалет, где у него за сливным бачком замаскирована КРАСНАЯ КНОПКА ТРЕВОГИ. Тынц!!! И в лесу натурально начинается ТРЕВОГА за какие-то пять минут. Всех на уши поставил дедушка Барсук, даже тех, у кого ушей отродясь не было. Ходит перед строем зверей, как гитлер какой-то, и тележит что-то начальственным тоном. Никто нихуя из его телег, конечно, не понимает, но выглядит все очень серьезно. — Блядь, — говорит дедушка Барсук, — как мы умудрились их упустить, я не понимаю. Они же были навеки наши. — Их уничтожил тяжелый физический труд с утра до вечера, — подсказывает откуда-то волк. — Разговорчики в строю! Кто это там такой умный, волк? Расстрелять. Стойте, я же пошутил… Как, уже? Ну, и хуй с ним. Физический труд, говорите. Так и запишем — вычеркнуть физический труд из матрицы как потенциально опасный, — с этими словами агент Смит опять превращается в дедушку Барсука. — А с тишиной этой мы еще разберемся, что за сучка такая. И какой умник её придумал. Так, кто-нибудь! Соберите-ка мне максимальное количество информации о тишине. Ну и после этих слов среди зверей возникла заминка, которая разрешилась, когда под пиздюлину из строя вылетел дятел. — От тебя, дятел, я даже не ожидал, — признается дедушка Барсук, — что ты заинтересуешься таким вопросом. Но раз такое дело, то берись за дело. И вот идет дятел невесел, голову повесил, тишину искать. Вернее, летит. И попадается ему, что бы вы думали, небольшое дупло в сосне, а над входом табличка: «ОБИТЕЛЬ ТИШИНЫ». Дятел сперва засцал в такое страшное дупло лезть, а потом делать нечего. — Здравствуй, дятел, — говорит ему кто-то в темноте, даже непонятно мальчик или девочка. — Здравствуй, — говорит дятел. — Ты кто? Тишина? — Я самая, — отвечает тишина. — Кого еще ты тут хотел встретить. — Заебись, — говорит дятел, — мне надо собрать максимальное количество информации о тебе. — Для этого ты должен заткнуться, — говорит тишина. Дятел заткнулся и пропал. Ага, вот значит, как они пропадают! А то я все в толк взять не мог, ну да не суть. Дятла в лесу так и не дождались, тем более, что его никто и не ждал — о нем забыли сразу же, как только он ушел, потому что думать про дятлов это — ну вы сами понимаете — дело нездоровое, про них только другие дятлы думать могут, а у других дятлов мозг включается только когда они не долбят, а долбят они всегда. — Так, блять, — говорит дедушка Барсук. — Я не понял, шо за анархия. Я просил максимальное количество информации про эту вашу ёбаную тишину, что, желающих вообще нет? Ладно, тогда я сам пойду. И пошел. Шел день, шел два, но дупла с надписью «ОБИТЕЛЬ ТИШИНЫ» так и не встретил, потому что он по земле шел, а дупло оно же наверху. Заебался идти, вернулся. Поймал муху. — Муха, источник заразы, а лети-ка ты за максимальным количеством информации о тишине, — говорит мухе дедушка Барсук. — Нет, — отвечает муха, — максимальное количество я не потяну, не та весовая категория. Я могу тока минимальное. — Ну, давай минимальное. Муха полетала-полетала, да и вернулась с такими сведениями: — Там, короче, есть сосна. В сосне дупло. Над ним надпись «ОБИТЕЛЬ БЕЛКИ». Я подумала, а вдруг там не белка, а тишина? — Нет, это хуйня, а не информация, — машет на муху лапой дедушка барсук, — полетай еще. — Бля, нашел себе рабыню, — ворчит муха, но все равно улетает, не уползать же ей. И вот она летит себе летит и встречает походу дела стрекозу. А стрекоза её давишняя подруга. Ну и стали они тереть свои бабьи терки: — А вы где пропадали? — Ой, а мы где были!!! — Ой, да вы молодцы! — Ой, а у него вооот такой! — Ой, ой-ой-ой. — Ой, а ты случайно про тишину ничего не знаешь? — Нет, конечно, чтобы знать чего-то про тишину, надо заткнуться, а я люблю поговорить. — А, ну ладно. Давай поговорим. Только о чем нам с тобой разговаривать, все уже по десятому кругу гоняем. — Ну, давай помолчим. — Давай. Так из лесу пропали муха и стрекоза. И очень скоро в местной газете «Вечерний Лес» появилась заметка о том, что в нашем лесу завелся маньяк, зовут его тишина и, что самое интересное, наверняка ведь это кто-нибудь из своих. Глава 16 Выпав из тишины к себе домой, Мамлеев первым делом нашарил у себя рецепторы удовольствия и стал их всячески стимулировать. Он хорошенько запомнил ощущения и попросил их напомнить о себе минут через пять. Так у него возникло желание, пока еще даже не голод. Выставив вокруг себя рецепторы удовольствия как локаторы какие-нибудь, он стал исследовать ими квартиру, потом улицу, где, помимо удовольствий, он нахватался дохуища разной информации, обо всем и не скажешь. Очень скоро это стало проблемой. Одна проблема состояла из миллиона маленьких проблем, каждая из которых также являлась полноценной вселенной концентрированных траблов. С проблемами Мамлеев — на этом месте я забыл русский язык, щас вот опять вспомнилось зачем-то — разбирался сложно, решая их. Постепенно он начал даже видеть в этом смысл жизни. Проблемы вибрировали, жужжали как пчелы, а Мамлееву хотелось тишины. И тогда к нему приходила тишина. Еще одна глава 16 Ну, она, ясное дело, не сразу к нему приходила. Сперва он искал её, не находил, полностью отчаивался, прекращал поиски, успокаивался — и только тогда наступала она. А как он её искал? Ну, он считал, что тишину можно услышать, и всё время пытался в неё вслушаться. Слушал-слушал, слушал-слушал, дошло до того, что он даже понял, тишину услышать нельзя, тишина — это тот, кто слушает, но это скорее помешало ему, а не помогло, как это всегда бывает с пониманиями. Когда он это понял, к нему в окно влетел дятел. В комнате у Мамлея царил полумрак и дятел стал подслеповато вертеть головой. — Здравствуй, дятел, — говорит ему Мамлеев. — Здравствуй, — отвечает дятел. — Ты кто? Тишина? — Я самая, — отвечает тишина. — Кого еще ты тут хотел встретить. — Заебись, — радуется дятел, — мне надо собрать максимальное количество информации о тебе. — Для этого ты должен заткнуться, — говорит тишина. Дятел заткнулся и пропал. Тишина на это ничего не сказала, а Мамлеев только кивнул понимающе. Или его мог навестить Антоша (без любовницы, на всякий случай) и сказать: — Как дела, Мамлеев? — Я не Мамлеев. — Я знаю, ты светящееся яйцо, — соглашался Антоша. — А как дела? — Я не яйцо, — зачем-то пиздело светящееся яйцо, — я тишина. А какие могут быть дела у тишины? — А на лесопилку ты почему ходить перестал? — Слишком шумно. — Да брось, лес пилить — святое дело. Как всё спилим, так тишина и настанет. И потом, деньги-то ведь надо как-то зарабатывать. — Ну, ладно, пошли! — Не, седня воскресенье, давай лучше завтра пойдем, когда там открыто будет. — Ебаная сансара! Значит сегодня на лесопилке тихо?! Пошли немедленно! И они шли на лесопилку, смотреть каким образом ею сумела овладеть тишина. — Так мы все равно ничего не поймем, — говорил Антоша, — а если поймем, то это нам не поможет. — Тут ты прав, конечно, — соглашался с ним Мамлеев, — а как поймем? Кроме критики, есть какие-нибудь конструктивные предложения? — Есть, но от них тоже много шума. — Тогда давай помолчим. И тут они, конечно же, медленно кивали. Ну, как в старые добрые времена. Глава 16, третья по счету Когда курить уже нечего, я выкручиваю у трубки чашечку и выковыриваю оттуда смолу — чего там только нету в этой смоле, и каннабиноиды, и различные номера джэвэаша (jwh), о котором я начал сочинять двустишия типа: сегодня куришь джэвэаш, а завтра родину продашь или веселые истории экран покажет наш о том, как курят школьники в подъезде джэвэаш У меня уже просто традиция сложилась, покурил — написал новую главу, но, поскольку писать можно о чем угодно, выходит то, что вы читаете. А читаете вы о том, что однажды к Мамлееву подошли несколько ментов, отпиздили его и увезли. А потом все на раёне узнали, что именно Мамлеев был тем страшным маньяком, который уносил жизни регулярно пропадающих граждан неизвестно куда и неизвестно зачем. На допросах Мамлеев словно язык проглотил, поэтому, куда подевались тела жертв, следствие так и не узнало. А поймали Мамлеева по наводке, конечно же, дурачка Антоши. У того сдали нервы и он побежал в милицию всё рассказывать — как Мамлеев его хочет со свету сжить, как он его в лес водил, морочил, и как они вместе людей убивали втихую. — Мы находили способы заставить их заткнуться, — зловеще объяснял Антоша, которого по такому случаю поместили в дурдом на проверку. А Мамлеев ничего не говорил. Ну, где-то через годик начался над ним суд. Привезли из дурдома, где его с радостью признали своим, Антошу, единственного свидетеля, который на этот раз решил всё отрицать. Мамлеева он типа вообще впервые видел. В конце концов прокурор просто спросил Мамлеева, правда ли то, что именно он, Мамлеев, убил 12 человек за один только прошлый год, на что Мамлеев, конечно же, ничего не ответил, и тогда прокурор удовлетворенно пояснил собравшимся: — Молчание — знак согласия! Собравшиеся промолчали, и Мамлееву вкатили пожизненное заключение, которое он был приговорён отбывать в тюрьме своего собственного ума. Глава 17 Тишину не создашь словами, даже если это десять тысяч слов. Глава 18 В отличие от других заключенных, которые были вынуждены решать кроссворды и клеить конверты, Мамлеев с утра до вечера парил под потолком камеры, потому что нечаянно научился летать. Он даже спать привык в воздухе — говорил, так намного удобнее. Антоша в дурдоме подсел тем временем на транквилизаторы, которые на пару часов могли вернуть его в нормальное состояние. Он так пристрастился к этому — действительно, совершенно обычному — состоянию, что человек, который вообразил себя его лечащим врачом, был вынужден добавить в историю антошиной болезни и нормозависимость. Поскольку дурдом, хотя и был целым миром небезбодрых людей, располагался всего лишь в соседней от Мамлеева камере, иногда они с Антошей перестукивались через стенку. — Покурим? — барабанил точками и тире по штукатурке Антоша. — Я бросил, — посылал ответные сигналы Мамлей. — Ты же курил со мной пять минут назад… — Вот покурил и принял твердое решение бросить эту в высшей степени полезную привычку. Хотя, ну их нахуй эти волевые решения, давай, в самом деле, курнём! Их разговоры слышали все, но не понимал никто, потому что в тюрьме азбуку Морзе давно забыли — мобильные телефоны были у каждого, а в охрану набирали исключительно телепатов. Поэтому так редки были побеги отсюда. Охранники-телепаты сканировали мысли всех заключенных и, когда у кого-то рождался план побега, внедряли в ум потенциального смутьяна различную вирусню типа пугающих предчувствий или просто порнографические наваждения. Мамлееву, чтоб не сбежал, внушили навязчивую мысль о побеге — таким образом, вместо того, чтобы просто взять и сбежать, он всё время думал, как это сделать. Были и базовые вирусы, которые, как фундамент, закладывались в основу мировоззрения каждого заключенного, в результате чего этот каждый считал себя отдельным субъектом, наделенным свободой воли или же лишённым таковой напрочь. Через несколько лет Мамлеев женился, у него пошли дети. В школу и нахуй. Летать к тому времени он уже разучился и парить под потолком камеры перестал. Глава 19 К тому времени, надо сказать, уже вообще все изменилось. Поиски тишины уже более никогда не интересовали ни Мамлеева, ни умершего лет пять назад под колесами одного из видов транспорта отсюда туда Антошу. Мамлеев стал старый, маразматичный любитель подсматривать за еблей кошек во дворе и передвижениями жены по кухне. — Кто в доме хозяин? — говорил он ей в полдень. — Я, — отвечала жена. — То-то же! — многозначительно говорил Мамлеев. Он, как вы поняли, был глухой — так и закончились его поиски тишины. А в шесть часов вечера он любил говорить: — Это я, я довёл страну до такого состояния! Меня призовите к ответу! А в полночь он шептал кошке на ухо: — Жалею ли я о бесцельно прожитой жизни? Нет, потому что у меня склероз и я ничего не помню. Это хорошо, потому что я не помню зла, и плохо, потому что я не помню добра. Еще это так, потому что я забываю, кто я такой. Наверное, я давно уже умер, просто не успел привыкнуть к этой мысли. Но кошка тоже была старая и глухая, частенько она вообще не осознавала его присутствия рядом с собой. А иногда он принимал за кошку, например, тарелку и начинал разговаривать с тарелкой, которая была не глухой и всё прекрасно понимала, однако ничего не могла ответить по причине свойственной тарелкам немоты. Тарелка и не хотела ничего отвечать Мамлееву — не зная, что значит говорить, она попросту не могла желать этого. Но Мамлеев всё равно её понимал — у него были какие-то кармические связи со всей этой кухонной посудой и он легко мог знать все мысли чашек, заварников для чая, кофейных блюдец etc. А однажды кошка сошла с ума и решила, что она тарелка. Так одной тарелкой в доме Мамлеева стало больше, хотя об этом никто не узнал. Ну, кроме вас, конечно. А потом вы рассказали об этом другим, другие — остальным, и в конце концов об этом стали знать абсолютно все. Тогда кошку поместили в дурдом, который, как я уже говорил, находился в соседней камере. Там кошка нашла могилу Антоши. — Забавный был чудик, — скозал кошке один сумасшедший. — Мой пациент. — Давай вызовем его дух, — предложила кошка, хотя она же глухая была, значит этого разговора не было, забудьте об этом! К тому же, если она стала тарелкой, она стала также и немой, значит я дважды спиздел в одном предложении. Кошке дали транквилизаторов и она умерла. Но тарелка-то осталась! В качестве привидения конечно, ведь именно форму тарелки приняло тонкое тело кошки, когда её посчитали сумасшедшей. Привидение тарелки поселилось в здании дурдома и каждую ночь пугало и без того нервных обитателей этого заведения своими внезапными появлениями. Дело в том, что когда люди видели внезапно появившуюсю перед собой летающую тарелку, им и в голову не приходило, что это привидение, они так и думали, что перед ними летающая тарелка. А боялись все её, потому что вдруг оттуда гуманоиды как выскочат и всем анальные зонды в мозг повтыкают. Этот коллективный страх постепенно привёл к тому, что однажды привидение тарелки обнаружило, что в нём завелись инопланетяне. Гуманоиды не знали, что тарелка, в которой они летят, наблюдает за ними и читает их мысли, поэтому они думали что хотели и не стеснялись. Тарелка узнала, что гуманоиды были помешаны на анальном зондировании приматов, поэтому их и сослали в дурдом пожизненно. Нормальные гуманоиды такой хуйней обычно не страдают, они или миры создают, или то, чего нет, а если кто из них про анальное зондирование думать начинает, того сразу в дурку, таковы суровые законы космоса. Тарелка жестами объяснила сумасшедшему с бредом доктора, что у неё завелись инопланетяне. — Ты отдаёшь себе отчет, что всё это галлюцинации? — спрашивает у тарелки «доктор». — Да, — мерцает тарелка, — только в этом случае вы тоже галлюцинация. И я галлюцинация. И вообще все одна сплошная галлюцинация. — Так и есть, — отвечает она самой себе, потому что поняла, что только прикинулась доктором, а на самом деле она всю свою жизнь разговаривала сама с собой. От такого инсайта тарелка тут же разбивается. На счастье, конечно. Глава 20 Когда Мамлеев умер, Орёл тут же склевал его осознание и не подавился, по крайней мере, сперва виду не подал. Он тщательно прожевывал не такое уж и вкусное осознание Мамлеева и, щурясь, разглядывал мерцающие окрестности. «Зачем Я опять жру осознание людей? — как бы думалось Ему при этом. — Неужели Моё обычное состояние сознания Меня больше не удовлетворяет? Меня ведь предупреждали, что Орёл, который однажды съел осознание человека, навсегда остаётся Орлом, который съел осознание человека. А Я не поверил. О блин, кажется начинается…" В этот раз Орёл съел шестьдесят человеческих осознаний — по одной штучке на килограмм веса, как старшие людоеды учили, и теперь Его тошнило и пёрло одновременно. — Нет, только не это! — мысленно вопил Он, потому что на Него накатывало СТРАШНОЕ ВОСПОМИНАНИЕ, что на самом деле Он не Орёл, а Мамлеев, осознание которого Он только что съел, более того — Он всегда был Мамлеевым, а то, что он якобы был Орлом, который съел осознание Мамлеева, ему приглючилось. — Ну, пиздец, — сказал Мамлеев. На мгновенье он обнаружил вокруг себя конец сентября, дождь и грибное поле под Питером, а потом стал дождём и впитался в землю. Глава 21 Еще он написал на холодильнике «Вспоминай, кто ты!!!», но, поскольку сие было начертано на родном его языке, он не мог прочесть послание, потому что, становясь Мамлеевым, забывал не только себя, но и родную речь, которой, конечно же, была тишина. Глава 22 На том свете с привидением Мамлеева (оно, надо отдать ему должное, всегда старалось подчеркнуть разницу между ними, сообщая собеседнику: «Учтите — вы разговариваете не со мной, а с моим привидением» — именно эту фразу решил запечатлеть в своей эфирной оболочке Мамлеев, когда покидал её) случались разные истории. Однажды, к примеру, приходит к нему привидение Антоши и говорит: — Привет, Мамлеев! Я вот что хотел… — Учтите, Антон, — строго перебивает его привидение Мамлеева, — что в данную минуту вы разговариваете не со мной, а с моим привидением. — Не вопрос, учту. Я чего зашел. Хочу хуй у тебя пососать, привидение Мамлеева! — Я долго ждал этого предложения, — говорит Мамлеев, то есть нет, он говорит: — Антон, вы нездоровы? — Да один хрен делать нечего! — говорит залипаевское привидение как будто ему все равно вообще. — Вот я и подумал — а почему б не соснуть хуйца? Все равно это всё иллюзия, а впереди вечность, надо же попробовать хоть раз. — Нет, нет, меня увольте, — говорит привидение Мамлеева, — покидая меня, хозяин заботился прежде всего о своём имидже. — Ну, а как иначе. Ну, так ты пойми, тупая твоя голова, что он умер давно, нету Мамлея! Не вернётся он больше в тебя никогда и не накажет за пригрешения! — Я подумаю об этом. — Подумай! — Подумал. Нет, если это произойдёт, то читатель будет думать, что я пидор. — Да похуй на читателя! — До свиданья, Антон! — А смотри сюда! — Вон отсюда!!!! — Откуда отсюда? — Ну, а где мы находимся? — Ну, мы же привидения, значит, нигде. — Ладно, чувак, сосни разок, бери берёзу и уябывай. — О, а берёза тут откуда взялась? — Оттуда же, откуда и всё остальное. — Это ты её материализовал? — Да не «ты», а я. — А, ну да, опять я всё забыл. Но, если кроме меня никого нет, кто у кого сосать-то будет, а? ? … — Ну, все. Давайте, Антон, берите берёзу и того этого. Вы очень хуёвый собеседник, Антон, потому что, чтобы вам что-нибудь сказать, вас нужно сперва материализовать. Это несколько утомительно. — Хватит, блять, уже прикидываться двумя чуваками, когда кроме тебя никого нет!!! — Но я… Хватит, я сказал!!!!! Ага, так-то лучше. Антона уничтожили, Мамлеева стёрли, пора за вас взяться. Глава 23 А где это вы, интересно, были до того, как о вас зашла речь? Глава 24 Вот мы и с вами разобрались, хотя большинство из вас этого, конечно, не заметило уже хотя бы по той причине, что никаких-таких вас нет и никогда не было, а меньшинство заметило — и тоже, таким образом, полностью аннигилировалось. Остался только я. После того, как я съел осознавание умершего Мамлеева, я вновь принял рождение как маленький Мамлей, пошел в детский сад, потом в школу, в университет, армию, на стройку и нахуй в Лес, в самую дремучую его Хуйню. Я полностю забыл, кто я такой, и все время считал себя Мамлеевым, даже во сне. Так же я считал себя Антоном Залипаевым, приятелем Мамлея. Однажды Мамлей пришел в гости к Залипаеву. Тот как раз с женой суши собирался делать. — Я щас сбегаю за рыбой в супермаркет, — пояснил Мамлею Залипаев, — а вы тут посидите тихо, музыку послушайте, только не ебитесь, ладно? Ну, вроде бы, молчание — знак согласия. Залипаев ушел, а Мамлеев и говорит: — Ну, что, поебемся? — Ну, давай, — говорит жена Залипаева. Тогда они без прелюдий ебутся, потом приходит Антоша и говорит: — Во, какую рыбу купил!.. Вы тут не ебались без меня, правда ведь? — Нет, мы же друзья с тобой, — говорит Мамлеев. — Ну, что ты говоришь такое, — говорит жена. — Бля, а почему я вам не верю, — удивляется Антон. — Ну, ладно, давайте суши делать. Они делают суши, хавают их, потом Мамлеев говорит: — Ну, я пойду. — Ну, давай. И он уходит, оставив их наедине для откровенного разговора типа: — Скажи мне честно-честно, вы правда не ебались? — Да нет, ебались конечно же. — Мамлеев! — Что? — Ну хули ты мне спиздел?! А говорил — друг! — Да иди нахуй, тебе правду скажешь, а ты вон какие истерики закатываешь. — Бля, иди сюда, дам тебе пиздюлей. С этими словами Антоша действительно хочет дать Мамлею пиздюлей, но в результате сам отхватывает от проворного Мамлея нехуёвую пиздюлину, причем бьет Мамлей, гад, больно, но так, чтоб синяков не оставалось, одним словом — сволочь человек. Тогда побитый Антоша делает из воска куклу-вуду, чтоб истребить Мамлея с лица земли, но в этот момент его замечает Ночной Дозор, и понял Антоха, что поступил плохо и что развела его сансара как лоха — на этой позитивной ноте он инсценирует свою смерть и идет работать особым сотрудником тайной полиции Светлых Сил. И вот он работает на Добро, работает, а потом че-та захотелось ему жену навестить, ну в тонком теле хотя бы, и вот является он к ней в спальню во всём своём астральном великолепии и видит, что её там Мамлеев натягивает в задорном таком темпе, что им хорошо и станем ли мы нарушать их покой (ну, это я типа цытаты курсивом выделяю, чтоб ко мне не доёбывались любители плагиата)? мы-то, может, и не стали бы, а вот Антоша стал — появившись над спаривающимися в огненной колеснице, он испепелил обоих из своего бластера, за что был разжалован Светлыми Силами обратно в человеки на целых два месяца — больше без такого ценного сотрудника Светлые Силы не смогли продержаться в вечной схватке со своим Тёмным Антиподом, вот такая вот печальная история, даже интересно, с кем из героев вы себя отождествили на этот раз? Глава 25 Всю свою бездарно прожитую жизнь Мамлеев пыхтел ради того, чтобы хоть на похоронах у него все узнали, какой он был… да Бог практически, иначе и не скажешь. Когда же дело дошло таки до похорон, хоронить уже было нечего — от Мамлея осталась лишь горстка пепла, и та вперемешку с пеплом залипаевской жены. Романтика, однако. Пепел этот полежал немного в вещдоках, а потом его тупо выкинули в урну, но не в погребальную, а ту, что в коридоре стоит. Из урны Мамлеев попал в мусорный бак, из мусорного бака — в мусоровоз, из мусоровоза — на свалку. Там пепел Мамлеева сожгли вместе с другим мусором, после чего пепел превратился в пепел. Но прикол в том, что Мамлеев всего этого не увидел — его переклинило еще возле первой урны, куда его выкинули, потому что сделано это было со словами: «Жил как хуйло, умер как хуйло и похоронен как мусор». Человек, который это сказал, конечно, просто пошутил, а Мамлеев это все принял очень близко к сердцу и побежал жаловаться в Небесную Канцелярию. Господь Бог долго не хотел материализовываться перед Мамлеевым, но в конце концов не выдержал и явился: — Ну, чего тебе? — Почему это я хуйло? — спросил Мамлеев. — Ведь я прожил сложную и интересную жизнь, и даже смерть моя была не лишена налёта романтического безумия. — Потому что только хуйло будет следить за тем, что о нём говорят после того, как эта сложная и интересная жизнь осталась позади, — сказал Бог. — Вернее, не было её никогда, как и Меня. На этой позитивной ноте Мамлеев снова остался. Глава 26 Мамлеев подумал-подумал и говорит: — Ну, ладно, пускай Тебя нет, но может ты мне скажешь все-таки, а куда пошла моя душа после смерти — в ад или в рай? — Твою душу, — отвечает Бог, — как раз щас судят. Хочешь, сходим посмотрим? — А пошли. Ну, и приходят они в Суд. Там на скамье подсудимых виновато мерцает Душа мамлеева, на месте судьи — дедушка Барсук, в роли прокурора — улитка, а защищать себя обвиняемый пускай сам защищает, если хочет. — Ну, и в чем я виновата? — быкует тем временем мамлеевская душонка. — Жила себе тихо… — В том и виновата, — очень медленно, со скоростью одно слово в час отвечает улитка, — что ничего не делала. Тишина исключает любовь. Понятно, что улитку на её разных скоростях никогда никто не понимал, а в данный момент её протяжную речь большинство присутствующих принимало за раскаты грома неподалеку, возможно, божьего гнева. — Не бойтесь, — отвечала улитке душа, — не исключает. — Ну, как же не исключает, если исключает, — не унимается улитка (к тому времени уж вечер наступил и большинство присутствующих при этом разговоре заснули, включая Бога и Мамлеева, дальнейшая часть беседы произошла ночью), — когда ты вспоминаешь, что ты это я, тебе больше не то что не с кем разговаривать, но и любить некого. — Я себя люблю, — возражает улитке душа. — В том-то и дело, что себя ты любишь, а меня нет. Посему — гореть тебе в аду. — Ну, и буду гореть, — обиделась душа Мамлеева и пошла горевать в ад. Горевала там, горела, обо всём проплакала, и про любовь свою неприкаянную, и про положение своё финансовое неудовлетворительное, и про сексуальность неудовлетворенную — про всё забыла в конце концов, вернулась в здание Суда и говорит улитке: — Ну, ладно, раз ты это я, может, покурим хоть, а? — Ну еще бы не покурить, — отвечает ей улитка. — Сразу бы так! А то нет, надо сперва медведя завалить, потом жену его, потом половину лесных обитателей в тишине утопить, Залипаеву семейную жизнь разрушить, ну что за детский сад, ё маё?! — Да я хуй его знает, чё это на меня нашло, — говорит душа сама с собой, — Может, боевиков насмотрелась, а может, реально маленькая я ещё? — Маленькая? — говорит улитка. — А я с детьми ганджу не курю. — Ну, положим, не такая уж я и маленькая, — говорит Мамлеев. — А почему это, кстати, ты с детьми не куришь? — Потому что марихуана это опасный наркотик, — говорит Геннадий Григорьевич Онищенко. — Его даже взрослым курить вредно. — Да онищенко мудак, — говорят наркоманы. — Что вы его слушаете? У меня в универе, кстати, препод был с такой фамилией — Онищенко, тоже мудаком я его считал, а он меня. Что с ним сейчас — я не знаю, может, умер уже, а может когда-нибудь потом умрёт. И типа это тоже я, ну и расклады тут у вас, ребята. На этом месте маленькая девочка заплакала и главу пришлось закончить. Глава 27 Что же до улитки, то она никогда не занималась поисками выхода из лесу — её больше волновал вопрос, как покинуть свой домик. Глава 28 Накуреный голый человек пил чай пу-эр с имбирём и корицей, сидя в старом советском кресле у себя на кухне, и потихоньку дописывал повесть. — Мыльная опера какая-то получилась, — сказал он кошке. Ему надо было работать, но он то и дело прерывался, то возвращаясь к написанию повести или к чтению книжки очередного индийского сказочника, то на йогу или цигун. День был достаточно большим, чтобы вмещать в себе целую тьму делишек и вещей. В конце дня человек сильно расстроился из-за сущего пустяка, зашел в ванную и повесился на вентиляционной решетке. От написанной им повести не осталось ровным счетом ничего, и я решил восстановить её с помощью своей ненадёжной интуиции, так что даже иногда мне кажется, будто между его и моей повестью вообще нет ничего общего. Вены в моём теле как железные дороги, по которым разъезжают в электричках разные пассажиры, как полезные для организма, так и откровенно вредные… местные дурачки и просто прохожие, те, кого вполне устраивает существование в моём теле, и те, кто хотел бы свалить отсюда как можно скорее. Иногда я разговариваю с ними, но они не слышат меня; иногда они разговаривают со мной, но их не слышу я. Будучи тем самым веществом, из которого сделаны эти существа, меня не заботит связь с ними. Это обстоятельство выводит меня из себя, и тогда откуда-то сверху на меня нечаянно наступает бредущая в неизвестном направлении тишина — и расплющивает меня в лепёшку. Глава 29 И тогда, конечно же, наступил Конец Света для всех. Ну, а как же вы без меня, сами посудите. Никак. Все сразу все вспомнили, как миленькие, словно в один момент грибов наелись. Грибы, кстати, тоже всё вспомнили и прихуели. — Бог умер, — сказал кто-то. — Сам ты умер, — возразил ему он же. Даже Мамлеев с Залипаевым решили восстать из мёртсвых по такому случаю. В атмосфере древнего дурдомовского кладбища зависло такое оттяжное шанти, что друзья первым делом материализовали бульбулятор, а конопля здесь и так на всех могилах растёт, её материализовывать не надо. — Ну, и как тебе тишина, — говорит Мамлеев после пары хороших напасов, — понравилась? — Еще бы не понравилась, — рассудительно отвечает Антоша, — а вот если б и умирать для неё не нужно было, я бы вообще её фанатом стал. Но я не стал, а умер. — Та же фигня, — говорит Мамлеев. — А я вот, — вмешивается в разговор улитка, — неожиданно оказалась бессмертной. Столько на своём веку повидала, вы не поверите. — Все мы смертны, — возражаю ей я. — Просто твоё время умерать ещё не пришло. — А когда же оно придёт? — любопытствует улитка. — Да хоть сейчас, — говорю я, и она падает замертво. Вернее, остаётся на месте, даже не шелохнувшись, но замертво. — Похоронить бы её! — говорит Антоша. — С песнями, плясками… — Как же ты её похоронишь, — качает головой Мамлей, — когда она вон какая вымахала за эти годы, не улитка, а скульптура церетели. Чтоб такое похоронить, экскаватор нужен. — Бля, ну давайте материализуем экскаватор! Жалко, что ли? — Ребята! — говорю им я. — Ау! Конец света на дворе, а вы чем заниматесь? — Да разве не пох, чем заниматься, — отвечают они мне. — Да и потом — ты ведь сам всё это придумываешь. — Ну, и что, — говорю я. — Тот, кто сейчас читает эту поебень, он ведь тоже не допускает мысли о том, что сам является автором этого текста. — А если уже допускает? — Ну, это только потому, что я так захотел, вкуриваете? (Мамлеев и Антоша медленно кивают)… Глава 30 Я написал эти десять тысяч слов для того, чтобы самому же и прочесть их. А также для того, чтобы сказать себе о том, что я все время сам с собой разговариваю. Это — не литературное произведение и даже не набор букв, и вся ответственность за то, что вы своим собственным вниманием выделяете этот текст из всего остального, а также видите в нём смысл сказанного, лежит исключительно на вас, потому что здесь больше никого нет. Я разговариваю с вами, потому что вы создаёте меня. Отдельно я хотел бы поблагодарить вас за то, что я сейчас набью себе трубочку зелёненьким и пыхну — это вы, что ни говори, здорово придумали. За сим с вами и попрощаюсь. Всегда Ваш, Мамлей Мамлеевич Мамлеев. Приложение: апокрифы о Мамлееве Недавно стало известно, что авторы нижеизложенных апокрифов считали свои тексты оригинальным жизнеописанием М. М. М., а вышеизложенную повесть — апокрифом, но мы знаем, что Мамлеев был двойственный человек. Он жил практически в Раю. Иногда он начинал скучать от того, как всё вокруг хорошо, и вызывал ВОСПОМИНАНИЕ, дабы развеять скуку. Когда ОНО приходило, Мамлеев вспоминал, что «Рай», в котором он живёт, это просто иллюзия, которую он вызвал в своём мозгу, чтобы хоть на миг позабыть, что живёт в Аду. Тогда взгляд его стекленел, он начинал орать до хрипоты звукосочетание «Аааааиииййй!..» — и так до тех пор, пока не надоест. Когда же ему надоедало, Мамлеев снова вызывал ВОСПОМИНАНИЕ. Ошалевший от НЕГО, Мамлеев начинал хохотать до боли в животе, до липких слёз — какого запредельного уровня должно было быть его чувство юмора, чтобы прямо здеся, посреди Рая, внушить себе такую страшную галлюцинацию? Мамлеев так проникался красотой своего «чувства юмора», что душа его леденела в оргазме. Когда же ему надоедало веселиться, он снова вызывал ВОСПОМИНАНИЕ. В разное время с разными женщинами Мамлеева посещала догадка, что это вовсе не разные женщины, а Одна Единственная, которая просто меняет маски — для разнообразия. И что во всем мире есть только Он и Она, маскирующиеся под всех прочих. Изумленный, он еще не успевал умереть от этого понимания, как его, словно бы контрольным выстрелом в голову, добивали воспоминанием, что Он и Она — тоже не более чем маски, за которыми скрываюсь только Я, единственный. За которым не скрывается никто. Уговор У Мамлеева с друзьями был уговор — кто первый достигнет просветления, тот и выставляется. На всю компанию. И поскольку Мамлеев по жизни был довольно прижимистым человеком… Потягуси Каждый раз, просыпаясь, Мамлеев попадал из одного сна в другой. Его попытки проснуться по-настоящему становились все яростней и отчаяней — до тех пор, пока ему в голову не пришла обезнадёживающая спасительная мысль, а кто, собственно, должен проснуться? Субординация Мамлеев взял за правило сообщать очередному собеседнику следующее соображение: «Если даже такой умный человек, как я, — восклицал он, — считает себя дураком, то как такие дураки, как вы, могут считать себя умными людьми?!» Очередные собеседники взяли за правило бить Мамлеева ногами в ответ. Совесть Однажды Мамлеева избили хулиганы. — У меня нет денег! — начал было оправдываться он. — Возьмите часы! — Ах, ты, пидар ленивый, работать не любишь? — разозлились хулиганы. — Жену, небось, впроголодь держишь? Детям на мороженое нихуя не даёшь? И стали бить упавшего в лужу Мамлеева грязными катерпиллерами. — Я аспирант на кафедре филологии… — стонал Мамлеев. — У меня маленькая зарплата… — Филолог, блядь! — тут хулиганы совсем озверели, и уже хотели было засунуть Мамлеева в канализационный люк, но у него сдали нервы. Кое-как убив всех троих, Мамлеев умылся водой из лужи и, стараясь не обращать внимания на укоризненный взгляд своей совести, стал собирать в портфель какие-то тетрадки. — А ведь обещал! — не выдержала совесть. Мамлеев молчал. — Вот так и переходят на тёмную сторону силы, — совесть не унималась. — Будешь теперь с заместителем декана заодно. Под его начало пойдешь. — Я хочу добра, честно! — зарычал на неё Мамлеев. — А добро должно быть с кулаками! Совесть сделала презрительную гримасу, после чего Мамлеев убил и её. Сел на тротуар и заплакал. Памятник Мамлееву Однажды Мамлееву поставили памятник, и никто не знал — за что, даже он сам. Его скоро стали узнавать в городе как человека, которому поставили памятник. Журналисты с телевидения попытались выяснить у него — чем он так выслужился перед отечеством, но что он мог им сказать. Только плечами пожал — не знаю, мол, и даже не догадываюсь. Журналистское расследование показало, что памятник Мамлееву поставили по ошибке. Был такой ученый в 20-е годы прошлого века — Иван Петрович Рабиновченко, изобретатель капканов для блох. Очень актуальное изобретение в те годы было — маленькие такие капканчики, которые можно было у себя на голове расставить или у своей собаки — пользовалось неизменной популярностью, хотя и забылось после войны — тогда страну заново отстраивать пришлось, не до блох как-то было. А когда местный железнодорожный техникум перекроили в нии по нанотехнологиям, консервативные чиновники решили отмыть немного бабла также и на строительстве памятника перед зданием института. Было только непонятно, кому ставить памятник, не Ленину же. И тут кто-то вспомнил про Рабиновченка, пошарили по архивам, музеям, нашли даже два или три капкана работы самого Ивана Петровича и, в конце концов, утвердили бюджет. Наняли какого-то скульптора-алкаша из Питера. Выдали ему единственную фотографию с фейсом Рабиновченка. А он её, сука, потерял по пьяни. Ну, делать нечего — пришлось лепить, руководствуясь памятью, и скульптора даже не прогонишь в шею-то — кроме него никто эту фотографию толком и не разглядывал никогда. Короче, наваял он памятник, но руководство института, какие-то яйцеголовые книжные черви со своими представлениями о морали, отказалось подписывать постамент с памятником неизвестно кому светлым именем Ивана Петровича. А городская администрация, которая поимела бабла на памятнике, отказалась убирать его с площадки перед институтом. На том и порешили — памятник оставить, но никак при этом не подписывать. Ну, а то, что бронзовый чувак на постаменте получился вылитый Мамлеев — чистая случайность. Или чудо. Как хотите, в общем, так и думайте. Лосиный остров Однажды утром Мамлеев проснулся в своём доме, который именно в это утро не показался ему своим. Небо за окном было белое, воробьи разговаривали друг с другом на невообразимом языке. Когда Мамлеев начинал понимать, о чем разговаривают воробьи, он тут же начинал забывать свой собственный язык, очень этого пугался и переводил своё внимание с воробьёв на что-нибудь другое. Если это плохо удавалось ему, он одевал пальто, потом надевал его на себя и неторопливо выходил на улицу. Эту свою неторопливость Мамлеев называл «включать Винни-Пуха». И хорошо еще, если на улице была осень или там весна, потому что зимой на улице, да-да, было холодно. Мамлеев шел в парк и озабоченно рассматривал снег в поисках следов Лося. Тот всегда незаметно подходил сзади и говорил вежливым голосом: «Добрый вечер» независимо от положения солнца на небе. Шутил, должно быть. Больше с Лосем разговаривать было не о чем. Взобравшись на глупое животное, Мамлеев хватал его за рога обеими руками, потому что в следующее мгновенье Лось уже мчался куда-то через лес, нисколько не заботясь о комфорте наездника. Мамлеев никогда не понимал, зачем происходят эти странные прогулки — ничего кроме неудобства и страха перед смертью это «объезжание» Лося ему не приносило. Он, можно сказать, стеснялся этих своих довольно неформальных взаимоотношений с животным, и никому о них не рассказывал, даже жене. А в городе Мамлеев жил вполне прилично. Он мог зайти в какой-нибудь магазин, увидеть там хорошенькую продавщицу и, погрузившись в мечты о том, как он ебёт её во все дыры, встретить какого-нибудь хорошего знакомого. Наркомана Вову, например. А Вова после гликадина, наоборот, весь из себя такой андрогинный. И вроде бы беседуют они вообще о чем-то левом — о том, что дома сейчас стали строить в виде букв, и что сверху эти буквы можно читать — а не понять им друг друга, потому что каждый на своей волне. Минут через десять Мамлеев решает, что Вова не тот товарищ, которого он взял бы с собой в совместное сновидение, и начинает размышлять о том, какой он Дартаньян, а все вокруг пидарасы. Вова озадаченно смотрит ему вслед. Утро у Вовы началось сами понимаете с чего. Дома своего Вова не имел, но место, в котором он проснулся, казалось ему до того родным, что он вставал, умывался, завтракал, проверял почту, раздевался и бежал в парк. Одежду он сбрасывал в прихожей, кожу и кости — по дороге к лесу. Когда от него вообще ничего не оставалось, он в кого-нибудь воплощался на время. Например, в Лося. Это был не тот самый Лось, который катал на себе Мамлеева, а тот, который говорил ему: «Добрый вечер». То есть вы поняли, это были два разных Лося, а Мамлеев об этом не догадывался. Лось, который катал Мамлеева, знал, что Лось, от которого он принимал эстафету в общении с невзрачным человечком в колючем пальто, на самом деле не Лось, а нечто воплощенное в Лося. Зная эту тайну, Лось не придавал ей никакого значения. Как самое обычное животное, он был чужд корысти, поэтому ему всегда было доступно любое знание. Которым он, естественно, никогда не пользовался. Иными словами, он мог знать всё, но не знал ничего. Ему-то уж никакого труда не составило бы узнать, зачем он катает по лесу Мамлеева, что это за экскурсии такие, однако и он не имел о том ни малейшего понятия. Обычно всё кончалось тем, что Лось, который катал Мамлеева, превращался в наркомана Вову и уходил в город. А тот Лось, в которого превратился наркоман Вова, оставался в лесу. Мамлеев и Барсук Мамлеев сидел на крыльце своей лесной избушки и курил биди. К тому времени он давно уже превратился в зайца. От никотина больной зуб несколько успокаивался, как вдруг… Вдруг из-за куста появился дедушка Барсук. — Опа, — сказал он, увидев Мамлеева. — Пять лет не виделись! — Ты не представляешь, — сошел с крыльца Мамлеев, — как же я рад тебя видеть! Зоология Как-то раз заскучал заяц сидеть в своей избушке и решил навестить Творца Вселенной. Тот жил в самой гуще Леса в сырой глиняной хижине. Звали его Стёпа. Когда заяц вошел в хижину, Стёпа рисовал гавном на стене. Он и сам был весь перемазан в гавне, по нему ползали толстые зеленые мухи, на полу валялась перевернутая миска и тухлые рыбьи головы. — О, Мамлеев, заходи! — сказал он. — Я тебя вот зачем позвал. Махнув рукой в сторону бульбулятора и ведром с шишками, другой рукой он начертал на стене неприличное слово: «Зоология». Заяц чиркнул зажигалкой и затянулся. После чего. Кашель встряхнул его старческие лёгкие. — Ну, иди сюда, зайчишка… — сказал Стёпа и неспеша выебал Мамлеева. Заяц ничего не понимал. В глазах у него пульсировали зелёно-голубые сполохи в виде сложных геометрических фигур. — Что происходит, Стёпа? — слабо выдохнул он. — Пора тебе уже, — объяснил тот и свернул зайцу шею. После чего, естественно, снял с него шкуру, зажарил, дождался, пока мясо хорошенько протухнет, и съел. Здесь нет логики. В городе У дедушки Барсука душа была такая легкая, что особо замороченные собеседники частенько засыпали прямо посреди разговора с ним — точно знали, дедушка Барсук не обидится, а наоборот даже порадуется, что еще одна зверушка в Лесу расслабилась. А в Городе дедушка Барсук работал философом. Там он всегда мог поймать Мамлеева за пуговицу и сказать: — Вы, Мамлеев, бываете то человеком Света, то человеком Тьмы. Но знаете ли вы, что даже Тьма сделана из Света? Помните ли вы, что Свет светит во Тьме? — Отъе… — бормотал Мамлеев и засыпал. Тогда дедушка Барсук превращал Мамлеева в зайца или там в суслика и относил обратно в Лес. Мамлеев и Россия Мамлеев часто думал о России. «Да выеби ты её уже наконец!» — советовали ему друзья. История мухоморов Когда в Лесу запретили мухоморы, звери сперва не сильно напрягались. Мало ли, может, скоро и воздухом запретят дышать, так что теперь? Даже заяц и тот просто покрутил пальцем у виска понимающе — перестройку, дескать, пережили, оранжевую революцию пережили, значит, и запрет мухоморов как-нибудь переживем. Если кто и расстроился всерьез по поводу запрета мухоморов, так это сами мухоморы. Обидно им стало — эх, звери-звери, думали мухоморы про себя, сколько веков мы с вами жили бок о бок, сколько нашего брата вы захавали, засранцы, и вот на тебе! И решили тогда мухоморы послать свою делегацию к царю зверей. Ну или хотя бы посла. А царем зверей тогда в лесу был медведь. Выбрали мухоморы среди себя самого молодого и шустрого, у которого ещё шляпка не раскрылась, да и послали к медведю на ковер. Долго ли коротко ли, добрался молодой и шустрый мухомор к царю зверей. И говорит ему: — Ну, здравствуй, медведь! «Сходу наезжает, — подумал медведь, — тут что-то не так…" — Чего тебе, малец? — спрашивает. — Да меня мои послали, — отвечает ему молодой и шустрый мухомор. — Запретили ведь нас! — Кто запретил? — удивился медведь. — Я не запрещал! — Да не ты, — морщится мухомор, — а доктор этот твой, Айболит. — А, ну так он давно уже сидит! — успокоил мухомора медведь. — Под деревом. Приходи к нему лечиться. — Он-то, может, и сидит, тока нам от этого не легче. Разрешить нас надо. — Я не могу, — испугался медведь, — у меня бюрократия. Что же это будет, если я все указы от имени моего же правительства отменять буду? Не то анархия, не то монархия. — Монархия! — уверенно решает за медведя мухомор, молодой и шустрый. — А я вот почему-то думаю, что анархия, — не соглашается с ним медведь. — А я говорю — монархия! — стоит на своём мухомор. — А я говорю — анархия! Короче, проспорили они до самого утра. Ну, а вы в курсе, что грибы размножаются спорами, а мухоморы это же грибы и есть. Так что после этого знаменательного события выросли на ковре у медведя тысячи и тысячи мухоморов. И пошла в лесу молва, что вот, доктор Айболит запретил мухоморы, а они у медведя на ковре тысячами колосятся, классовое неравенство прямо какое-то. Покипешевали между собой звери на эту тему, но потом подумали, что мы же всё-таки пацифисты, надо послать к медведю мирную делегацию. Ну или хотя бы посла. Выбрали, ясное дело, зайца, потому что заяц в лесу был самый трусливый мирный. Тот сперва отнекивался, конечно, но звери показали ему зубы, когти и лапку одного его дальнего родственника, после чего заяц вздохнул и отправился на ковер к медведю. Идет он, короче, по этому ковру и чувствует себя какой-то Алисой Селезневой в Стране Чудес — не ковёр, а какой-то мухоморовый лес. И думает с сожалением, что вот, фильм Тима Бартона уже вышел, а увидеть его, видимо, не судьба. С такими мыслями приходит заяц к самому большому мухомору, на котором лежит медведь и курит, что бы вы думали… нет, не кальян. — О, заяц! — обрадовался зайцу медведь. — Залезай ко мне! — Я не могу! — кричит ему снизу заяц. — Гриб вон какой большой, а я вон какой маленький. — Гавно вопрос, — отвечает медведь. — Откуси с одной стороны — подрастешь, откуси с другой — уменьшишься. Ты думаешь, как я, такой большой медведь, на таком маленьком мухоморе уместился? — Понятно, — вздыхает заяц и кусает с одной стороны, потом с другой, потом с третьей, потом с четвертой, а потом чьи-то заботливые руки подымают его наверх. — Здравствуй, заяц! — говорит ему медведь. — Ничего не говори. И так всё знаю. А медведь, надо сказать, действительно всё знал. Так что говорить с ним было бесполезно. Посидели они так, помолчали, а потом заяц как-то незаметно даже для себя самого сполз с мухомора вниз и вернулся к зверям. — Ну что? — спрашивают его звери. — Поговорили? — Куда там! — отвечает заяц. — Такое впечатление, что кто-то заставляет меня прыгать. Поняли тогда звери, что заяц мухоморов объелся, и временно оставили мирное животное в покое. Стали думать — че делать дальше? И тут кто-то додумался послать делегацию к доктору Айболиту. Выбрали корову и волчицу. Логика была простая — корова могла сыграть на добрых чувствах доброго доктора, а волчица могла его, если что, съесть. Пока шли они под дерево, где сидел доктор… короче, только волчица до него дошла. А корова, ну потерялась, наверное, где-нибудь. Так вот, приходит, значит, одинокая волчица к доктору Айболиту, зубочисткой в зубах добродушно ковыряет. — На что жалуетесь? — спрашивает одинокую волчицу доктор. — На коровье бешенство, — спокойно отвечает ему волчица. — А еще на что? — не унимается доктор. — Еще на блох, на погоду, на всеобщую несправедливость… — Ай-яй-яй, — качает головой доктор Айболит. — Только я тут ни в чем не виноват. — Мухоморы вот еще запретили… — продолжает жаловаться на жизнь волчица. — Ну, — великодушно отвечает доктор Айболит, — эту проблему можно решить. Поскольку мухоморы я запретил, то я могу и разрешить. Но я их разрешаю только одной тебе! — Спасибо, — говорит довольная волчица и уходит, эгоистка ёбаная. У меня слов нет, нормально, да? — Ну, что? — спрашивают волчицу звери. — Доктор разрешил мне мухоморы! — отвечает волчица. — Мне одной! — А мы, выходит, в пролете? — рассердились звери и тут же растерзали волчицу. И увидели, что в волчьей шкуре скрывалась корова. Оказалось, что добрая корова была никакая не добрая. Как среди людей бывают чикатилы один на миллион, так и среди коров бывают настоящие звери. Выяснилось, что корова по дороге к доктору убила волчицу, выебала, мясо её съела, а шкуру на себя надела. — А чем же ты выебала одинокую мертвую волчицу? — вдруг спрашивает корову заяц. — Ты же не бык. — Господин судья… — говорит корова. Ну, вы поняли, что заяц в Лесу был судьёй как самое трусливое мирное животное. Потому что он всех старался оправдать — и виноватых, и невиноватых. Первых заяц боялся, вторым сочувствовал. — Господин судья, — говорит корова. — пусть все звери оставят нас с вами наедине, я вам покажу, чем я её выебала. Заяц интуитивно начинает чувствовать тут какой-то подвох. С одной стороны вроде бы всё логично, с другой стороны, кто его знает, что может быть на уме у повредившейся в нём коровы? — Не надо мне ничего показывать, — говорит заяц. — Я всё понял вообще и готов огласить приговор. Корова невиновна! Отпустите её. Корова сначала тоже почувствовала какой-то подвох в словах зайца, но виду не подала. Когда же здание суда оказалось у неё далеко позади зада, она радостно подпрыгнула и сразу же обломалась, потому что вспомнила, что на самом деле никакая она не корова, а Алиса Селезнева в Стране Чудес, только уже взрослая, а то меня в педофилии начнут обвинять. Короче, взрослая и половозрелая Алиса Селезнева бродит в зарослях из мухоморов, да к тому же совершенно голая! Комбинезон из шкуры склиса с неё содрали представители местной и, возможно, разумной фауны. Но всё при ней всё равно — сиськи, письки, булки — у мужиков бы встал, женщины позавидовали бы. А про секс с мертвой волчицей она даже и сказать точно не может — действительно ли это было или проглючило. Потому что, если действительно, то это и стыдно, и антисанитарично, а если проглючило, то почему её, черт побери, глючит? — такие мысли одолевали Алису Селезнёву, ведущего космоззоолога и зоопсихолога с планеты Земля. И тут она обращает внимание на мухоморы. Откусывает с одной стороны — подрастает, откусывает с другой — уменьшается, и все походу понимает. Абсолютно всё. После чего пользуется только что постигнутым способом нуль-перехода и в тот же миг оказывается дома, на своей родной планете, в своем родном времени. И говорит коллегам — «смотрите каких забавных существ я вам привезла, они размножаются спорами!» — коллеги рассматривают образцы мухоморов на её ладошке и дружно решают, что без таких существ на Земле было бы очень скучно жить. И становится им очень-очень обидно за предков, которые веками жили на Земле без этих существ и, наверное, очень-очень страдали. Взяли тогда ученые машину времени, хорошенько поспорили с мухоморами и отправили их споры в далёкое прошлое. Так мухоморы оказались на Земле с незапамятных времён. И от запрета доктора Айболита ушли, и с землянами подружились. А зайцем действительно Мамлеев был, только неважно всё это. Сердечный приступ Как-то раз Мамлеев сидел в кустах с кружкой матэ. Мимо проносились ополоумевшие звери — в лес пришли охотники. У зверей какое отношение к охотникам? Разное отношение. Кто-то считает охотников быдлом, тупым и беспощадным. Для кого-то охотники — главные герои их кошмаров. Для кого-то — просто безличная сила, как ветер или служба интернет-поддержки. Мамлеев страдал, решая, стоит ли ему бежать вместе со всеми или обойдётся, может быть? — Привет, ушастый! — сказал Мамлееву знакомый голос. Обернувшись, Мамлеев увидел гусеница. Гусеницу было пофиг на охотников такого масштаба как люди, охотники на гусеница были поменьше, они-то и сверкали пятками по лесу в данный момент что есть силы. — Ишь как драпают, бляди! — сказал гусениц понимающе. — Смерть наступает на пятки, — отхлебнул матэ Мамлеев. И тут в Лесу наступила тишина. Кто-то взял Мамлеева за уши и поднял из кустов на значительную высоту. Мамлеев увидел перед собой два громадных глаза и безобразный рот с жёлтыми зубами. — Кто тут у нас? — сказал Охотник самому себе. — Это я, — не веря своим глазам, ответил Мамлеев. И отхлебнул снова. А у охотника случился сердечный приступ. Мамлеев плохо понимал, что это такое. Он шлепнулся вместе с Охотником в траву, кружка укатилась из его лап, во рту очутился кусок поганки. Отплевываясь, Мамлеев юркнул обратно в кусты. — Ты где был? — спросил гусениц. — В Великом Страхе. — Стремное место! Ты запомнил, как оно выглядит? — На вид это захолустный городишко, но улицы его пусты. Ветер разносит по ним обрывки газет. И там повсюду за тобой наблюдают невидимые глаза. — Тебя еще ни разу не убивали? — Ну, как тебе сказать, убивали. Вчера вот дедушка Барсук заходил — убил меня своей разрыв-травой, до сих пор не ожил как следует. — А что тебе рассказывал дедушка Барсук? — Он рассказал мне много интересного. — Например? — Например о том, что в мире больше проблем, чем мы себе можем представить, только это не наши проблемы. — Надеюсь, когда-нибудь они станут нашими! — завистливо вздохнул гусениц. — Зачем тебе чужие проблемы? — удивился Мамлеев. — Ну как, это развивает, — погнал свою тему гусениц. — Так глядишь и бабочкой станешь. — А иначе не станешь? — Иначе могу не дожить. — А так — доживешь? — Чего докопался, — потерял терпение гусениц. — Я тебя чем-то не устраиваю? — Да нет, устраиваешь, — пожал плечами Мамлеев. — Просто интересно. Вокруг кустов, между тем, местное зверьё стало завтракать трупом Охотника. Дзэн чистой воды — Вырежи мне трубочку из бамбука, — попросил Мамлеева дедушка Барсук. Мамлеев вырезал. Дедушка Барсук пришел к Мамлееву, покурил из трубочки и сказал: — Машинным маслом воняет. — Не может быть, — засуетился Мамлеев. — Я же только что… Мамлеев бросился искать новую чашечку для трубки. Нашел, кое-как присобачил её к бамбуку, забил туда шишку и вручил дедушке Барсуку. — Сегодня я у тебя забирать её не буду, — решил дедушка Барсук. — Ты эта… обкури её. И исчез. Мамлеев честно обкуривал трубочку сутки. И понял, что это лучшая трубка в его жизни. Уж как она тянулась, уж как выглядела, не трубка, а дзэн чистой воды. «Не отдам!» — решил Мамлеев. — «А что, если дедушка Барсук за ней завтра придет?" Из горестной комы Мамлеева извлекла спасительная мысль: «Убью старика!» Мамлеев пошел смотреть на кухню ножи. Утром дедушка Барсук уже кашлял на пороге — в дом он предпочитал не заходить. Сидя на пороге и закурили. — Хорошая трубка, ушастый! — похвалил Мамлеева дедушка Барсук. — Ладно, дед, — вздохнул заяц. — Не стану тебя убивать, брать грех на душу… — И правильно, — согласился с ним дедушка Барсук. — Это ты правильно. А потом к ним прилетела бабочка. У растаманов это нормально. К алкашам белочка приходит, к растаманам — бабочка прилетает. В общем, прилетела к зайцу с барсуком бабочка, принесла пыльцу знания на своих крыльях. — Главное, на умняки её щас не потратить, — сказал барсук. Заяц хотел что-то ему ответить, но вовремя спохватился. Ну, и тут, конечно, все и началось — барсук перестал быть барсуком, лес перестал быть лесом, даже трубка перестала быть трубкой. — А, — сказал заяц барсуку, — значит, ты это я. — Ну да, — согласился барсук. — А откуда такие шишки? Дедушка Барсук пробормотал что-то неразборчиво, и заяц не стал повторять вопроса. Через сорок минут ему надо было обратиться человеком и поехать в город на работу. С мыслью об этом заяц посмотрел на утреннее солнце и попытался поймать его в левый глаз. Мамлеев и подземные огурцы В городе Мамлеев белым кролем нырял в метро. Сидя внутри грохочущей железной хуйни, Мамлеев явственно чувствовал, что его куда-то несёт. Иногда это было невыносимо. Все становилось каким-то желто-голубым и дребезжащим. Так Мамлеев из человека превращался в зерно подземного бешеного огурца. Диагноз Когда Мамлееву поставили диагноз, он оказался неутешительным. Мамлеев и так и сяк подергался внутренне, а что ему еще делать оставалось, и решил не смиряться. Жене он ничего не сказал. Она знала, что диагноз поставлен, но каков он — ей не было известно. Она терялась в догадках. Может быть, у Мамлеева РАК? Может быть, да-да, я это всегда подозревала, может быть, он БЕЗУМЕН? Или, о нет, только не это, может быть, он просто ИДИОТ? Нет-нет, все еще хуже, он — совершенно НОРМАЛЕН!!! Правда, когда Мамлеев переставал быть самим собой, диагноз терял над ним всякую власть. А через какое-то время он и вовсе стал сомневаться — да верно ли это якобы авторитетное мнение якобы толкового специалиста или, чем черт не шутит, первого авторитета? Бляяяяяя, думал Мамлеев. Сперва он — в порядке самообороны — начал сам ставить диагнозы всему. В ответ его стало клеймить еще больше. Да-да, судорожно вспомнил Мамлеев, не суди, да не судим будешь. Он как-то насупился, напрягся, прислушался непонятно к чему — услышал, как пукают стены между собой, почувствовал, как щиплет дым, вдумался в дыхание. Ай-яй-яй, сказали Мамлееву изнутри, ай-яй-яй. Делом надо заниматься. Делом, бля, надо заниматься! «Одолели, дьяволы!» — в сердцах крестился Мамлеев и шёл в баню. Не парься, говорил ему дьявол в образе растамана, не парься, чувак! Но Мамлеев не слушал его, парился и бесы испарялись. «Хуясе, я заморочился» — добродушно выходил розовый Мамлеев на улицу. А там — веснааааааааааааа………………….. Десять пассажиров Жыл-был целый город из говна. Очень красиво слепленный город, замечу. Им можно было только любоваться — не дай бог что тронешь, сами понимаете. И в этом городе ездили трамваи из говна, а в трамваях сидели люди из него же. И никто никого никогда не трогал. Почти никогда. Был там один случай, про который я вам щас расскажу, и еще несколько, про которые вам никто не расскажет. Короче, ехали однажды в трамвае восемь пассажиров. Ну, а чего не ехать — кондуктор их обилетил, за окнами всякое гавно интересное проносится, сквозь форточку сквозняк безобразничает. И вдруг водитель говорит: «Уважаемые пассажиры! Встаньте со своих мест! Встаньте, встаньте! На белом свете существует три вечных вопроса: кто виноват, что делать и кто с кем ебётся? Я вам с удовольствием отвечу на первый вопрос. Виноваты вы все. А щас стойте, не рыпайтесь, слушайте обвинения, которые я вам зачитаю. Обвиняемые, блять. Купоросова Анна Викторовна! Вы обвиняетесь в хранении и, блять, распространении пяти граммов шалфея предсказателей. Мало того, что сами с ума сошли, так еще и двух молодых и подающих надежды человек из матрицы вычеркнули. Николаев Николай Николаевич! Вы обвиняетесь в вероотсупничестве! Вас же русским языком покрестили в возрасте двух лет, вам мало было? Зачем вы приняли прибежище в будде, дхарме и сангхе год назад? Вы предали своего Бога, свой народ и, самое главное, свою Родину. Дерибасов Анри Анатольевич! Вы обвиняетесь в содомии. В жопу любите ебаться, Анри Анатольевич? А в стране, между тем, рождаемость падает. Залипаев Антон Удмуртович! Вы обвиняетесь в том, что у вас уёбищное отчество и нечеткая самоидентификация! Кто вы, Антон? Дух или тело, за кого вы болеете — за спартак или за динамо? Каковы ваши политические убеждения! Молчите, блять? Суд так и знал. Мамлеев Мамлей Федорович! Вы обвиняетесь в оборотничестве и зоофилии. Все знают вас в Лесу как зайца, который сожительствует с бабочкой. Про ганджубас я уже вообще молчу! Оборотень, зоофил и наркоман. Ай-яй-яй, Мамлей Федорович, ай-яй-яй! Вы хоть понимаете, кто может родиться у бабочки от зайца, в которого обернулся немолодой уже наркоман? Бубыльгумова Гульнара Искандеровна! Вы обвиняетесь в том, что понаехали сюда. Дома престарелые родители от голода подыхают, а вы тут впариваете китайские таблетки для похудания русским женщинам. А вы знаете, что там амфетамины? Глупый вопрос, конечно, знаете. Трепещите, Гульнара Искандеровна, что я могу вам ещё сказать. Жлобенко Елена Константиновна! Деньги со всех берем, а билеты не всем выдаём, значит. А денежку за невыданные билеты — себе в карман. Все так делают, я знаю, знаю. Но лично вам, блять, это не поможет. Бубыльгумов Мохаммед! Мохаммеддик, ты вчера спиздил у мамы полтинник с кошелька? Не делай такие голубые глаза, маленький ублюдок, они у тебя все равно коричневые, как гавно, из которого тебя слепили. Петрова Ирина Степановна! Вы зарезали дворовую собаку Лиду, овчарку. Дети очень её любили. Они вам никогда этого не простят. Напрасно вы думаете, что собака не человек. Шварценеггер Арнольд! Как вы сюда попали, не понимаю. Вы абсолютно невиновны. Никакого вреда вам причинено не будет. Итак. Уважаемые пассажиры! Суд вынес вам обвинения и постановил — вы виновны по всем пунктам. Все, кроме Арнольда Шварценеггера. Все вы, кроме него, приговорены к смерти. Приговор будет приведен в исполнение в самое ближайшее время. Можете сесть…» В трамвае зашипела тишина, большая часть пассажиров села. И вдруг водитель снова говорит: «Уважаемые пассажиры! Встаньте со своих мест! Встаньте, встаньте!» Все снова встали. А он: «На белом свете существует три вечных вопроса: кто виноват, что делать и кто с кем ебётся? Я вам с удовольствием отвечу на первый вопрос. Виноваты вы все. А щас стойте, не рыпайтесь, слушайте обвинения, которые я вам зачитаю. Обвиняемые, блять…» — ну и дальше по тексту. — Надо пойти к водителю, — сказал кто-то. Ну, положим, не кто-то, а Залипаев Антон. — Чует сердце моё, что кабина пуста, — заплакала Гульнара Бубыльгумова, душа своего трепыхающегося сына Мохаммеда. — Вот тебе, паскуда! Я вчера этого полтинника обыскалась, чуть умом не поехала… Общим советом решено было сперва выкинуть труп мальчика в форточку, а уже потом идти к водителю разбираться, че за дела. — Я ничего не знаю! — сделала круглые глаза водитель Ирина Степановна. — И собачка та по своей вине под мой трамвай попала! Ирине Степановне не поверили и, разбив в кабине лобовое стекло, выкинули её на рельсы. А потом, конечно, всей гурьбой бросились в другой конец вагона, чтоб поглазеть из заднего окна на то, что от неё осталось. Людям хотелось еще немного крови, поэтому следующей прибили Бубыльгумову Гульнару за убийство сына, между прочим, зверское. И их осталось 7. А трамвай вез их сам, без посторонней помощи, через мост на левый берег. — Давайте Арнольда убъём! — предложил Антон Залипаев. — А то чё это он ни в чем не виноват? Он запретил пидарские браки в калифорнии и вообще враг легалайза, по-моему, это он всё подстроил. — Да, — согласился с ним Мамлей, — пожалуй, кончим Арнольда и разбежимся друзьями. — Ну, попробуйте, — засучил рукава Арнольд. — Я, признаться, был лучшего мнения о россии. Теперь всегда буду писать её название с маленькой буквы. Да что там писать — думать тоже буду её с маленькой буквы. Гавно ваша россия потому что. Везде маньяки агрессивные, даже в трамвае спокойно не проедешься. — Не бойтесь его, — успокоил оторопевших пассажиров Мамлей, — у меня с собой сегодня случайно пистолет есть. И пристрелил губернатора Калифорнии. — Просто я всегда об этом мечтал, — объяснил Мамлей пассажирам свой поступок. — Откуда у вас пистолет? — подозрительно спросила Аня Купоросова. — Из говна слепил, — честно ответил Мамлей. — Убийца! — на автомате решили пассажиры, отобрали у Мамлея тт и пустили ему пулю из говна в затылок. Пришлось Мамлею тоже умереть. Потом пристрелили Антона Залипаева, потому что именно он хладнокровно казнил Мамлея, словно не впервой ему. Потом — Аню Купоросову — за то, что она пристрелила Антона. Потом — Николаева Николая — за то, что забил Аню ногами до смерти. Потом — Дерибасова Анри — за то, что выдавил Николаю Николаеву глаза, заставил их съесть, и уже только потом пристрелил несчастного. Так Лена Жлобенко, кондуктор, осталась одна. На неё было жалко смотреть. Вся в крови, ежесекундно кусаемая злобным, зубастым и совершенно неугомонным чувством вины, она достала из кабины водителя Большой Карательный Компостер, засунула в него голову и прокомпостировала себе мозг. Пустой трамвай, тем временем, уже мчался по мосту в обратном направлении — вез трупы из говна на правый берег, словно там они нужнее. А кто убийца, так никто и не узнал. Ну, почти никто. Некоторые догадались. Вы тоже можете попробовать. Конец света Когда вагон остановился в третий раз, Мамлеев подумал, что наступил конец света. Какая-то женщина, которой он даже не видел — она стояла возле самых дверей, закрытая людьми, — стала причитать в истерике: — Господи! Почему он стоит?! Не одно, так другое! Я очень сильно опаздываю, если бы у меня было хотя бы пятьсот рублей, я бы поехала по верху, но у меня совершенно нет денег! — Уважаемые пассажиры, — перебил ее Бог, воплощенный в голосе машиниста, — не волнуйтесь. Поезд отправится через… — тут Бог решил помедлить, — через две минуты. — Две минуты, — сказала женщина. — Хорошо, я засекаю! Половина вагона — а он был набит битком — не сдержалась и нервно заржала. Через две минуты поезд тронулся, но потом остановился снова. — Уважаемые пассажиры! — раздавалось в тоннеле гулкое эхо. — По техническим причинам все поезда на таганско-краснопресненской линии следуют с увеличенными интервалами. Просьба сохранять спокойствие, извините за причиненные неудобства. Если можете, конечно. Через час стояния в тоннеле Мамлеев запараноил, что в вагоне кончается кислород. Он попытался потной ладонью вытереть потный лоб и заплакал. — Уважаемые пассажиры! — развлекался тем временем машинист. — По техническим причинам наступил конец света. На верху все умерли. Да и верха-то никакого нет. От всего мира осталось только метро. Можете жить тут до упора, питаться будете друг другом. Но лично я советую вам устроить оргию прямо сейчас, пока есть время и силы. — Господи! — снова подала голос истеричка у двери. — Ты приколист, однако! Стоящий рядом подросток стеснительно засунул свой хуй ей в рот, а его младший брат деловито пристроился сзади. Скоро вагон стал сотрясаться от стона и тряски. Мамлеев выбрал себе двенадцатилетнюю девочку, как давно хотел, и, задумчиво вылизывая её девственное влагалище, наблюдал над тем, что вытворяют с её мамой рядом стоящие товарищи. Через пять часов в вагоне воцарилась живая тишина. Девочка свернулась калачиком на животе у Мамлеева, её маму он обнял свободной рукой. — Ребята! — сказал Машинист. — Поезд скоро тронется. Приведите себя в приличный вид, наверху вас могут не понять. Вы ведь давно уже догадались, что я просто пошутил и никакого конца света не было. Все ништяк! Я добрый и очень вас всех люблю. И главный секрет — я женщина, — эти слова уже просто звучали в сердце Мамлеева, который так соскучился по своей любимой Маме за все эти померещившиеся ему годы сложной, но в общем-то охуенной жизни. Никто не засмеялся Её словам — все счастливо улыбались. Пересев на кольцевую, Мамлеев с удивлением рассматривал нормальных людей, у которых все было настолько в порядке, что они умудрялись даже агрессивно толкать его, когда он оказывался у них на пути. Когда он пришел домой, в дверь тут же позвонили. На этот раз Тара воплотилась в двух бабушек-евангелисток. Мамлеев хотел им все объяснить, но у него не получилось. Когда он предложил бабушкам покурить травы, они смущенно отказались, но напоследок все же сказали, что обязательно зайдут ещё. Бабазина Мамлеев бродил по заброшенной стройке в поиске травы, которую тут высадил Вова, но все время натыкался на какую-то крапиву. Осатанев от волдырей, он стал рвать её голыми руками, приговаривая: «Вот тебе! Вот тебе!», и она умирала у него под каблуками. А за полусъеденной ветром и виноградом стеной какая-то бабазина искала крапивы — для супчику внучику — а находила голландские шишки. Я сперва хотел написать, что она топтала их, борясь таким образом с наркоманией, но они ассоциировались у неё лишь с производством пеньки. Ничто никогда не случалось Мамлеев предпочитал существование во вневременьи. Время лишь приглючилось ему вместе со всем остальным миром. Когда мать в детстве нервно хмурилась, выговаривая ему: «Сколько раз говорить — нельзя лезть ко мне в трусы!», он устало повторял, что ничего этого не было. Что делать Когда всему городу стало ясно, что жизнь это сновидение, которое на миг притворилось реальностью, Мамлеев как раз навещал дедушку Барсука. — Ну и что же теперь делать? — растерянно спрашивал Мамлеев. — Все пути ведут в никуда, — разводил лапами дедушка Барсук, — поэтому выбирай путь с хуем. — А разве правильно не путь с сердцем? — уточнял Мамлеев. — Для тебя путь с хуем это и есть твой путь с сердцем, нет? — Ну, не всегда! — Значит, иногда выбирай путь с сердцем, а иногда путь с хуем. — Да, в общем, какая разница! — спохватывался Мамлеев. — Как какая! — пытался сбить с толку его дедушка Барсук. — Это очень важно! Пойми это. От этого зависит твоё будущее! Мамлеев в таких случаях пугался и убегал от дедушки Барсука куда глаза глядят. Но потом все вокруг снова становилось каким-то разряженным и мерцающим, и он продолжал наслаждаться просмотром. Март 2009 — октябрь 2010 гг.

Copyright © Кончеев (e-mail:  koncheev@ya.ru), 2015