Сурат
ОРУЖЕНОСЕЦ САНЧО
Санчо Панса стоял на автобусной остановке, когда вдруг увидел Дон Кихота, который то ли ждал, как и все, запаздывающего рейса в Мехико, то ли просто праздно сидел в совершенно неподходящем для праздности месте. Санчо, нимало не раздумывая, подошел к Дон Кихоту и, представившись аспирантом гарвардской исторической кафедры, сходу стал напрашиваться в оруженосцы к доблестному рыцарю.
— Какой же я тебе рыцарь? — ничуть не удивившись, изумился Дон Кихот. — У меня и доспехов-то нет.
— Я готов заплатить, — угрожающе сказал Панса и Дон Кихот растаял.
— Так бы сразу и сказал, — похлопал он Санчо по плечу. — Бери мой чемодан и пошли.
В то время как раз была война и все уходили на фронт. Дон Кихот и Санчо встретили группу родственников и друзей последнего, которые, сжимая в руках вилы и берданки, дружно шли бить врага.
— Пошли с нами, Санчо! — сказали они. — Родина в тебе нуждается.
— Пойдем, сеньор? — обернулся Санчо к Дон Кихоту, но тот только поморщился.
— Идите своей дорогой, любезные, — прикрикнул он на друзей и родственников, — и позвольте нам идти своей.
— Что-то в вас не видно ни любви к родине, ни ненависти к неприятелю, — сказали родственники. — Быть может, вы просто боитесь?
— Увы, — ответил Дон Кихот, — мне всего лишь стыдно. Вы воюете вовсе не с неприятелем, а с ветряными мельницами, и мне зазорно участвовать в этом безумии.
— Сам ты дурак, — сказали ему друзья и родственники Санчо, и ушли на войну.
В своих странствиях Дон Кихот и Санчо то тут, то там натыкались на ветряные мельницы, к которым примыкали длинные очереди вооруженных людей. Они заходили вовнутрь друг за другом, бросались на жернова с криком: «Ура!» и тут же вытекали в виде красной жижи по ржавому желобу на улицу.
— Из-за чего они так горячатся? — спросил Дон Кихот у Санчо.
— Известно, из-за чего! — сказал Санчо. — Из-за Дульсинеи Тобосской! Враги похитили у нас самую прекрасную женщину на земле и не хотят отдавать обратно.
— Странно, — удивился Дон Кихот, — знавал я эту Дульсинею — обыкновенная пастушка. Довольно миловидная, но не более того.
— То ли вы, сеньор, не видите того, что видят все, — заметил Санчо, — то ли видите то, чего не видит никто. Дульсинея Тобосская — секс-символ нации!
— Не буду спорить, — сказал Дон Кихот. — Однако, мне давно уже пора посвятить тебя в оруженосцы. Зайдем на этот постоялый двор.
— Постоялый двор?! — выпучил глаза Санчо. — Это же замок великого герцога!
— Что касается герцога, — объяснил Дон Кихот, — то он мой друг, а что до замка… по большому счету, весь наш мир — постоялый двор, нужно ли делать исключения?
Герцог обрадовался гостям и усадил их обедать.
— Куда путь держите? — спросил он.
— Как всегда, никуда, — ответил Дон Кихот. — Просто надо посвятить одного рыцаря в оруженосцы, а на голодный желудок заниматься такими вещами мне не к лицу.
— Какой же я рыцарь? — подумал Санчо, но Дон Кихот погрозил ему пальцем и вернулся к беседе с герцогом.
— А вы не боитесь, — спросил герцог Дон Кихота, — что если всех посвятить в оруженосцы, то и с мельницами воевать некому будет?
— Воевать с мельницами всегда будет кому, — ответствовал Дон Кихот, — поэтому бояться тут нечего. Санчо, ты готов?
— Наверное, — пробормотал Санчо.
— Хорошо! — сказал Дон Кихот. — Чтобы стать оруженосцем, тебе надо перестать быть рыцарем. Снимай доспехи!
— Какие доспехи?! — изумился Санчо. — На мне только рубашка…
— А это что? — спросил Дон Кихот и постучал Санчо по лбу, от чего раздался гулкий консервный звук.
— Как же я это сниму? — растерялся Санчо.
— Ладно, — пожал плечами Дон Кихот, — тогда посвящение откладывается до следующего раза.
— Не переживайте, молодой человек, — утешил герцог Санчо Пансу. — Я ведь тоже когда-то просил вашего господина, чтобы он сделал меня хозяином постоялого двора, но тоже ничего не вышло.
— Почему? — печально спросил Санчо.
— Потому что для этого совсем ничего не нужно делать, — вздохнул герцог, — а мне такое давно уже не по силам — староват!
— Это ничего, — сказал Дон Кихот, — как герцог ты тоже хорош!
Распрощавшись с герцогом, они ушли куда глаза глядят. Санчо все время был недоволен тем, что его господин совсем ничего от него не требует, непонятно даже, за что ему тогда деньги платить?
— Научили бы меня чему-нибудь, — ныл Санчо по дороге.
— Чему же тебя научить? — озадачился Дон Кихот. — Хочешь, научу тебя искусству сновидения?
— А что это за искусство такое?
— Ну, это искусство видеть сон там, где все остальные видят реальность.
— Но тогда я вообще во всем стану видеть сон?
— Ну, да.
— А что же будет, если я вдруг проснусь?
— Тогда ничего не будет.
— Тогда, — решил Санчо, — не надо мне такого искусства!
— Как хочешь, — развел руками Дон Кихот. — Не пойму только, зачем ты ко мне привязался?
— Я же говорил, что изучаю историю, — терпеливо разъяснил Санчо, — а вы, как странствующий рыцарь, могли бы мне оказать неоценимую помощь в виде поставок фактического материала. Вы ведь везде бываете и все обо всем знаете.
— Боюсь, что ничем не могу тебе помочь, — огорчился Дон Кихот.
— Почему?
— Потому что нет никакой истории. Ты изучаешь то, чего нет.
— Как это, нет никакой истории?! — не понял Санчо.
— Ну, история — это последовательное развертывание событий во времени, чередование мировых метаморфоз, тогда как в действительности нет никакого чередования и нет никаких метаморфоз. Время, конечно, идет, но ничего не меняется, все всегда одно и то же.
— Как это, одно и тоже?! Вчера мы были в гостях у герцога, а сегодня идем по пустыне — это не одно и то же, а разные события!
— Правильно, — согласился Дон Кихот, — но что это меняет? Решительно ничего. И так всегда — сегодня одно, завтра другое — всегда одно и то же.
— Хорошо, — сказал Санчо, — тогда я зря трачу с вами время. Прощайте!
— Будь здоров! — Дон Кихот пожал протянутую ему руку. — Приятно было познакомиться.
Оставив Дон Кихота в пустыне, Санчо пошел в обратном направлении. Вскоре дорога разделилась на три пути, а посреди развилки Санчо увидел камень, на котором с одной стороны было написано: «Лучше бы ты вообще никуда не ходил», а на другой — неприлично цитировать. Санчо выбрал дорогу, руководствуясь второй надписью, и через пару дней набрел на постоялый двор.
— Сколько берете за постой? — спросил он хозяина.
— Не дерзите, молодой человек, — ответил тот, — мало того, что вошли в мою резиденцию без спросу, так еще и разговариваете без соблюдения этикета. Я — король!
— И верно — король! — матюкнулся про себя Санчо Панса. — Извините, вашество, обознался! Уж больно здесь все, как бы это сказать… да вот и девчонка эта — я же знаю ее, свиней она у нас в селе пасла — Дунька или Манька… и вы на короля не больно-то смахиваете, вот и решил — постоялый двор.
— А вы таки хам, — рассердился король. — Эта, как вы изволили выразиться, пастушка — моя жена, Дульсинея Тобосская; из-за нее, между прочим, люди тыщщами гибнут, она — секс-символ нации!
— Или вы больны, — Санчо даже вспотел, — или у меня горячка.
— Какой-то вы странный, рыцарь, — заметила Дульсинея. — Где же это вы все свои доспехи растеряли?
Санчо постучал себя по лбу, но консервного звука не услышал.
— Дело в том, что я не рыцарь, — сознался он, — а простой оруженосец. А на вашем месте я что-нибудь сделал бы, чтобы остановить войну. Все же ведь думают, что вы секс-символ, а вы бы вышли и сказали всю правду.
— Это ничего не изменит, — сказала Дульсинея. — Я не причина войны, а только повод, оправдание. Жернова вертятся, потому что ветер дует, а ветер дует всегда.
Санчо попрощался с хозяином постоялого двора и его женой, делая при этом вид, что считает их королем и королевой. Выйдя наружу, он оказался на автобусной остановке, где уже шла посадка, но Санчо не надо было ни в Мехико, ни куда-либо еще, поэтому он просто присел посидеть. От очереди отделился молодой человек в сверкающих доспехах и, представившись очередным бредовым именем и ученой степенью, стал напрашиваться к Санчо в оруженосцы.
— Если у доблестного рыцаря есть сердце, он не сможет отказать мне в моей просьбе, — сказал молодой человек.
— Какой же я тебе рыцарь? — ничуть не изумившись, удивился Санчо. — У меня и доспехов-то нет.
|